• Главная 
• Совет молодых ученых ИРИ РАН 
• О школе-конференции
  • Оргкомитет
  • Программы
  • Отчеты
• Информационное письмо
• Заявки 
• Доклады 
• Архив
  • 2012
  • 2013
  • 2015

Микуленок Юлия "Эмоциональный мир обитателей муниципализированных домовладений в период НЭПа (на примере юга России)"

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта № 14-01-00239а «Чувства под контролем: повседневность провинциального города 1920-1930-х годов в ракурсе культурной истории эмоций».

Одной из важнейших задач, стоявшей перед Советской властью в первое десятилетие, было решение жилищного вопроса. Проблемы, которые накапливались в период царизма,  обострились с приходом новой власти. 1920-е годы – это пик жилищного кризиса, затронувшего всю территорию Советской России. В целом по стране в 1920-е годы  только I3,5 %  рабочих имело жилую площадь соответствующую  санитарным нормам[1] (8 – 10  кв.м.). Согласно итогам Всероссийской переписи городов 1923 года Краснодар был 15-м по числу жителей городом в Советском Союзе и  вторым по остроте жилищного кризиса. В Краснодаре на одно владение претендовало 15 человек, в Новороссийске – 11[2]. 

После октябрьской революции, стараясь разрешить жилищный вопрос, советская  власть взяла курс на новую жилищную политику. Итогом данной политики стало появление коммунальных квартир, рост жилищного кризиса, возрождение частного строительства и домовладения.  

С 1918 года советская власть  начала проводить политику “ущемления” буржуазии. По всей стране началось выселения буржуазии  и переселение в их квартиры рабочих.  В случае если за две недели квартира не была уплотнена, жилищные отделы производили принудительное уплотнение. Состав жильцов домовладений складывался стихийно. Рядом друг с другом жили люди никак не связанные между собой. В одном доме проживали рабочие, представители интеллигенции, “бывшие”, служащие, красноармейцы, партийные работники[3]. Скученность в муниципализированных домовладениях  стала источником стрессов и агрессии[4],  что в конечном итоге становилось одной из причин жилищных конфликтов.  Обыденность  советской коммунальной квартиры  лишила своих жильцов скрытой личной жизни. Самые потаенные стороны быта становились достоянием всех жильцов[5]. Соседи знали друг о друге все: семейное положение, вредные привычки, политические взгляды, социальное положение. Поводом к конфликтам становилась места общего пользования: кухня, ванная, коридор, кладовка. Одно неосторожное слово, взгляд, случайное прикосновение – вызывали споры, склоки и ругань. Каждая семья ревниво охраняла личное имущество. Зависть и алчность стали неотъемлемым явлением коммунальной квартиры[6].

     Весь муниципализированный жилищный фонд передавался жилищно-арендным кооперативным товариществам на правах аренды, которые самостоятельно распределяли жилую площадь между своими членами.   Улучшение бытовых условий рабочих в ходе жилищного передела не обходилось без злоупотреблений со стороны аппарата новой власти. По свидетельству делегатов VIII  съезда РКП(б): “реформа в области жилищного вопроса свелась к тому что дома у буржуазии отняли, но рабочим их не дали, а отдали их советским чиновникам … а также их бабушкам, тещам и кумовьям”[7].     Рабочие заселяли любые помещение, которые временно  можно было использовать в качестве ночлега: котельные, склады,  заброшенные магазины, списанные вагоны, конюшни, гаражи , чердаки, подвалы, бараки при заводах и фабриках, темные и сырые комнаты. В среднем рабочий на юге России занимал комнату не больше 5 кв.м., тогда как  нетрудовой элемент от 8 кв.м.[8] Дифференцированное распределение квадратных метров среди граждан  советского государства привело к тому, что один человек с семей  занимал 3 кв.м., а другой 25 кв.м.  Особенно остро этот контраст ощущал Новороссийск[9].

     В контрольные органы постоянно поступали жалобы на несправедливое распределение жилой площади: “Очень часто  жилая площадь предоставляется совершенно посторонним лицам, менее нуждающимся”[10],  “любая пролетарская семья, как и в старые времена, ютиться в подвальных этажах”[11]. Неудивительно, что обитатели  муниципализированных домовладений испытывали в основном негативные эмоции: зависть, злость,  ненависть.

     Неприязнь, недружественные чувства и ненависть становится доминирующими эмоциями в мире коммунальной квартиры. Психологически и эмоционально обитатели муниципализированных домовладений не могли ужиться рядом. Рабочие, “бывшие”, новая партийная элита  и  интеллигенция не понимали друг друга.  Более того подпитываемые партийной пропагандой они испытывали взаимную антипатию, которую не пытались скрывать.  Пролетарий несильно вдавался в подробности классовой принадлежности: все кто имел больше, чем они автоматически становились для них “бывшими”.  Нередко  обитатели муниципализированных домовладений делали совместное с ними проживание невозможным.  Обитательница одного  из таких домовладений в центре Краснодара И.А. Кольцова писала в своей жалобе: “Заведующий домом, в котором я проживаю, Храмцов Ю., питая ко мне недружелюбные чувства, решил отомстить мне. Хотя ему хорошо известно, что никакого излишка жилой площади в моем пользовании не имеется, однако он возбудил на одном из общих собраний вопрос об уплотнении моей квартиры”[12].  Товарищ И.К. Киселев не мог ужиться с председателем Жилколлектива Сулименко: “на почве личных счетов  вот уже в течение  двух  лет ведет борьбу с жильцами дома, занимаясь систематическим их выкуриванием из квартир. Сулименко не на чем необоснованных доносах обвинят меня, в целях выжить из квартиры, в контрреволюции”[13].

     Неспособность правительства решить жилищный вопрос в интересах граждан стала причиной так называемых “жилищных войн” между соседями. В первое десятилетие советской власти в городской повседневности  стало нормой, когда соседи выживали друг друга из занимаемых комнат или квартир.   Во дворах происходили постоянные ссоры, склоки, ругань, драки, вредительство (вешали на дверь отхожих мест замки, вымазывали грязью белье).  “Все время мне и моей жене приходится переносить всякие оскорбления со стороны домовладелицы и кучки квартирантов, - писал в своем заявлении житель Краснодара  Марк Трегубов. - Называя меня и мою жену жидами. Детям нельзя выйти во двор, ибо они сейчас же забегают в комнату с плачем, что тетя или кто-то из других жильцов прогоняет или их бьют”[14].

      В 1920-е годы среди обитателей муниципализированных домовладений чувство зависти становится доминирующим.  Неравномерное распределение жилой площади, предметов обихода “ущемленной” буржуазии только усугубляли эмоциональную ситуацию. Большевистское руководство позиционировало пролетариев как господствующий класс. Класс, ущемленный при царском режиме, и “возвышенный”   при новом. Рабочий класс наивно полагал, что больше не будет притеснений, эксплуатации, не  будет буржуазии. Все будут равны. Все, что когда-то принадлежало эксплуататором перейдет в руки рабочего. Однако после революции положение пролетария практически не изменилось: невысокая заработная плата, отсутствие жилья,   “несправедливое” распределение благ. Рабочие не понимали, почему одна семья занимает 25 кв.м.,  а друга всего лишь 10. Почему  у одних комнаты меблированы, а другие не могут позволить себе приобрести стул. Достаток соседа вызывал зависть и ненависть.

     К примеру, некий аноним сокрушался в своем заявлении: “Коммунист держит прислугу. Живет … в обстановке совершенно некоммунистической: у него в квартире ковры, мягкая мебель. В том же доме живет другой коммунист, занимающий прохладную комнату”[15]. “При современных тяжелых экономических условиях держать прислугу”[16].

    Таким образом, мы видим, что в 1920-е годы обитатели коммунальной квартиры в основном испытывали негативные чувства: зависть, ненависть, злость. Обитатели муниципализированных домовладений не могли ужиться рядом  друг с  другом.

Вконтакте

Facebook

Что бы оставить комментарий, необходимо зарегистрироваться или войти на сайт