Марков Даниил Леонидович "История и достижения новоевропейской науки в творчестве Симеона Полоцкого"
аспирант Санкт-Петербургского государственного Университета
Многих выдающихся восточнославянских общественных деятелей XVII века отличала одна общая особенность — взаимопроникновение научного и художественного мышления.
“Барокко, — отмечает белорусский историк культуры А.И. Мальдис, — явилось не только отказом от ренессансных традиций, но и их продолжением. Средневековье в нем синтезировалось с Ренессансом, “барочный готизм” с “барочным гуманизмом” ...Барочный универсализм был в значительной степени обусловлен естественнонаучными открытиями, философскими взглядами Бруно, Ньютона, Бэкона, Спинозы, Декарта, Лейбница (например, “барочному мироощущению” отвечало положение Дж. Бруно о бесконечности и подвижности мира)”[1].
Активный интерес восточнославянских гуманистов и общественных деятелей XVI-XVII веков к естественнонаучным знаниям и действенная роль натурфилософии в их творческом сознании и просветительской деятельности еще не проанализирована с достаточной полнотой.
Подход к решению этой проблемы помогает найти анализ того положения, которое занимает наука в мировоззрении выдающегося восточнославянского писателя, педагога, мыслителя Симеона Полоцкого.
При этом необходимо учитывать, что имеется в виду наука не в современном смысле, а комплекс принятых в то время гипотез, объект описаний и диспутов, становившийся порой даже героем — персонифицированной аллегорией в литературном произведении. Подобное отношение к науке будет характерно в какой-то мере и для энциклопедистов-просветителей XVIII века.
О риторической основе поэтики Симеона Полоцкого уже писали не раз. Однако, ограничиваясь лишь риторикой, мы не сможем полностью раскрыть то индивидуальное, что было присуще личности ученого монаха Симеона Полоцкого, ставшего столь авторитетным общественным деятелем своего времени.
Именно схоластическая наука с ее формализованным и отточенным логическим аппаратом, привлекательными идеями о сущности бытия, освященными высокими авторитетными концепциями, явилась важнейшим источником тем, образов и специфическим структурообразующим началом многих произведений Симеона Полоцкого.
“Если мы зададим себе вопрос, какая же из интеллектуальных сил оказалась самой мощной в Европе конца XVI века, то должны будем признать, что ни искусство, ни религия, ни поэзия, ни гуманизм не удовлетворяли более жгучих запросов культурного общества своего времени. Эту задачу взяла на себя наука, та сила, которая безраздельно будет царить в Европе XVII столетия. Господство науки будет затмевать собой господство искусства. Расплывчатое интуитивное мышление ученых пантеистов, развивавшееся в первой половине XVI века, сменилось наукой в ее самых интеллектуальных и точных формах: астрономией, математикой и антропологией”.[2]
В свою очередь, средневековая европейская наука, собственно — схоластика, активным “агентом” которой был Симеон Полоцкий, опиралась в значительной мере на традиционные представления о мире, на ученые авторитеты и стремилась установить всем описываемым явлениям (особенно со времени “новой схоластики” — XIII века) строгие дефиниции.
В творчестве Симеона Полоцкого весь материал “разложен по полочкам” (по удачному определению И. П. Еремина), как в некоем “музеуме” или в кунсткамере[3].
Многие тексты Симеона напоминают длинные каталоги или парадигмы сходных предметов, явлений и понятий. Более того, характерной их особенностью является прямая нумерация тезисов, будто писатель доказывает некую теорему, а не пишет поэтический отклик на определенную тему.
Симеон Полоцкий заботился, чтобы чересчур усложненная форма не затруднила восприятие содержания стихов, считая главной своей задачей доступную передачу читателю конкретных идей. Поэтому акростихи и фигурные стихи Симеон вовсе не использует в ученой поэзии, опираясь на эти формы лишь в придворных стихословиях и панегирических виршах.
В “естествословных” уподоблениях отразилось характерное для Симеона Полоцкого стремление выражать одно явление через описание другого. Эта установка лежала в основе принципа отражения поэтики барокко.
“Отражая одно явление через другое, прямо или зеркально, — пишет Л. А. Софронова, — создавая сложную сеть противопоставлений, сравнений — отражений, художники барокко развивали всегда заложенное в искусстве игровое начало, постоянно приводя в движение две противоположности, наложенные одна на другую, скрывая одну из них, осуществляя таким путем важнейшую оппозицию искусства барокко: скрытое — явное”.[4] И важно, что явным в данном случае оказывалось чаще всего то или иное природное явление или научная гипотеза, а скрытым – внутренний мир человека или какая-либо идея.
Многие стихи, написанные еще в ученические годы, свидетельствуют об устойчивом интересе Симеона Полоцкого к естествознанию и технике. К анализу природных явлений обращался просветитель и в своих богословских сочинениях. Так, в теологическом трактате “Венец веры кафолическия” дана подробная картина Вселенной. Не мог не думать Симеон Полоцкий и о том, что технический прогресс, удесятеряющий силу войска, заставляет быть особенно внимательными к нравственности и ответственности воинов.
Лаврентий Корвин утверждал, что поэзия — это квинтэссенция всех наук и лучшая форма выражения научных знаний. В начале XVIII века Ф. Прокопович говорил, что главнейшая цель поэта — быть наставником: удивляя, подвигать к намеченной цели и таким образом поучать.
В искусстве видели систему образов, следовавших определенной традиции и поэтико-риторическому канону, который допускает интерпретацию даже самого авторитетного текста. Наука — в основном схоластическая, то есть построенная не на эксперименте (который мы можем уже достаточно широко наблюдать на Западе в XVII веке у картезианцев), а на “писанном разуме”— комплексе тех знаний, которые можно почерпнуть из книг, так называемая книжная ученость, начетничество.
Ссылки на “Естественную историю” Плиния Старшего, которые часто встречаются на полях рукописей Симеона Полоцкого, особенно знаменательны для писателя, бывшего, согласно справедливому утверждению А.М. Панченко, сторонником распространенной среди барочных филологов идеи, что абсолютный источник любых знаний — Книга. Истину не надо искать, ее можно вычитать.[5]
Само развитие авторской мысли опирается на принципы формальной логики, теории “писанного разума”. Часто в произведениях Симеона Полоцкого воспитательный эффект достигается не столько благодаря изложению определенной научной идеи, постулата или использованию логически выстроенной дидактической схемы, а благодаря тому, что идеи эти, подобно крепким нитям, соединяют ткань произведения, переплетаясь со всякого рода раритетами, чудесами, вымыслами и образуя пышное изобилие предметов и явлений, которые необходимы автору лишь в качестве “приклада” к его нравственно-назидательной конклюзии.
Для Симеона Полоцкого само обращение к научным (схоластическим) идеям было чрезвычайно важно. В этом нет ничего необычного. Мы знаем творчество и деятельность многих европейских писателей-ученых, в жизни которых схоластика выполняла активно конструктивную роль: Пико делла Мирандола, Эразм Роттердамский, поэты-теофизики XVIII века. На Украине и в России это — Григорий Сковорода, Михаил Ломоносов.
Симеон неоднократно использовал в своем творчестве идеи так называемой “арифмологии”. Арифмология, разрабатывавшаяся последователями пифагорейского учения, изучала символику чисел. В средневековой ученой среде эти идеи имели широкое хождение.
Довольно рано арифмология получила воплощение в сфере поэзии, вырабатывая весьма оригинальные формы: немецкие “приамели” и “шпрухи” (нем. Priamel от лат. praeambulum преддверие — форма немецкой народной дидактической поэзии, развивающая числовую символику) ХV-ХVII веков, польские “четвертаки”— четверостишия часто встречающиеся у Я. Кохановского.
Ряды различных чисел с их нередко неадекватными значениями широко использовались схоластической наукой и литературой, включая писателей гуманистического толка.
В европейских школах XVII столетия арифмологические подборки выполняли активную информативно-мнемоническую функцию, выступали в качестве наиболее емкой формы дидактической мудрости.
Интерес просветителя к астрологии также нашел своеобразное выражение в его текстах — Симеон стал опробовать новые жанры прогностической (предсказательной) поэзии, создаваемой по образцу гороскопа для царственного младенца.
Напомним, что астрология входила в область интересов и изысканий таких выдающихся людей, как Кеплер, Тихо Браге, Бэкон, Рабле. Как отмечал А. Н. Робинсон, “в ХV-ХVII веках в России были распространены рукописные сочинения, сочетающие астрономические и астрологические сведения (“Астрология”, “Лунник”, “Лупидариус”, “Альманах”).[6]
Симеон Полоцкий, будучи молодым педагогом, уделял астролого-астрономическим проблемам большое внимание. Они нашли отражение в таких его ранних стихах, как “Знаки семи планет и характер их воздействия”, “Следуют двенадцать месяцев”, "Четыре преобладающих темперамента”.
Особое внимание Симеона Полоцкого к такой науке, как медицина, привело к тому, что в “Вертограде многоцветном” появляется отдельное стихотворение “Врач”.
Просветитель пытался во многих виршах последовательно реабилитировать в глазах современников само понятие “врача”, ученого лекаря. Оно было в значительной степени скомпрометировано в сознании русских людей ХVI-ХVII веков деятельностью некоторых иноземных придворных врачей, порой активно участвовавших в дворцовых интригах (например, Елисей Бомелий), применяющих отравление вместо лечения и подозреваемых в колдовстве.
Интересуясь искусством врачевания, Симеон Полоцкий во многих виршах, написанных в Москве, убеждает читателей в необходимости и полезности врачебной деятельности.
Произведения на врачебную и медицинскую тематику, а их у Симеона Полоцкого довольно много как в ранней, так и в поздней поэзии, нельзя рассматривать как художественные в современном смысле слова. Мы имеем дело с ученой прагматической поэзией. Для автора важно, в первую очередь, передать знания, конкретную информацию. Стихи в этом случае служат лишь “оптимальным средством”, “медовой усладой” (как писал еще Лукреций), которая помогает читателю, ученику, усвоить тяжелую пищу учения.
Собственно литературные средства иногда использовались Симеоном Полоцким в произведениях подобного рода только для того, чтобы сделать доступнее для читателя ту или иную общественно-политическую, богословскую, натурфилософскую или филологическую идею.
Весь комплекс натурфилософских представлений выполнял очень важную идейно-эстетическую функцию в мировоззрении и творчестве просветителя. Их оригинальная репрезентация в произведениях Симеона Полоцкого несомненно способствовала внедрению значительного числа новых научных понятий, тем, символов и метафор в русскую культуру и общественное сознание последней трети XVII столетия. Схоластический научный инструментарий играет в виршах просветителя важную конструктивную роль. Богословские и натурфилософские тезисы являются компонентами идейно-тематической структуры текстов, конкретные идеи физики излагаются и популяризируются в виршах разных жанров.
XVII век — век торжества науки, век, когда на первый план выдвинулась фигура ученого. И если на Западе это ощущалось достаточно мощно, то в России наука пыталась делать только первые робкие шаги. Сделав науку важным объектом осмысления, Симеон Полоцкий реально стимулировал рост интеллектуальной зрелости русского общества.
[1] Мальдзіс А. І. На скрыжаванні славянскіх традыцый. Мінск, 1980. С. 44.
[2] Бенеш О. Искусство Северного Возрождения. Его связь с современными духовными и интеллектуальными движениями. М., 1973. С. 169.
[3] Еремин И.П. Поэтический стиль Симеона Полоцкого // ТОДРЛ. М.- Л., 1948. Т. 6. С. 56-82.
[4] Софронова Л. А. Принцип отражения в поэтике барокко // Барокко в славянских культурах. М., 1982. С.88.
[5] Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII века. Л., 1978. С. 220.
[6] Робинсон А. Н. Симеон Полоцкий — астролог // Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985. С. 178.
Что бы оставить комментарий, необходимо зарегистрироваться или войти на сайт