• Главная 
• Совет молодых ученых ИРИ РАН 
• О школе-конференции
  • Оргкомитет
  • Программы
  • Отчеты
• Информационное письмо
• Заявки 
• Доклады 
• Архив
  • 2012
  • 2013
  • 2015

Киселева Екатерина Львовна "Документы Центральной комиссии по чистке советского аппарата: возможности создания «социальной биографии» советского служащего"

зам. начальника Отдела научно-информационной и справочной работы Государственного архива РФ 

Вечный интерес к человеку в истории породил такой жанр исторического исследования как биография, традиции которого уходят своими корнями в далекое летописное прошлое. В связи с интересом к социальной истории биография, рассматриваемая как «форма историописания», в настоящее время является предметом пристального внимания зарубежных и отечественных исследователей. В рамках конкретных историко-биографических исследований они затрагивают теоретико-методологические аспекты соотношения истории и биографии, личного и общественного в биографическом исследовании, касаются вопросов типов и видов биографий. В поисках ответа на вопрос о соотношении индивидуальных и социальных сил в общественном развитии историки все чаще обращаются к биографиям простого человека.[1]

Изучение биографии в данном случае не предполагает биографического исследования в традиционном его понимании, поскольку предметом изучения является не судьба конкретного человека, а социальных групп в конкретных исторических ситуациях, когда - по выражению Дж. Леви -  «элементы биографии отдельного человека оцениваются как исторически важные, только если они имеют более общее значение».[2] Биография отдельного  человека рассматривается в контексте исторических событий, в сравнении с биографиями других действующих лиц. Н. Сальваторе определяет это как «социальная биография»[3]. В настоящее время метод создания сравнительных биографий людей, находящихся в пограничной ситуации широко используется исследователями, изучающими судьбы советских военнопленных в период Великой Отечественной войны.[4]

Традиционной источниковой базой для изучения биографий являются  дневники, письма автобиографии и мемуары, получившие в современных исследованиях обобщающее название – «эго-документы». Однако,  что же делать, если человек жил обычной повседневной жизнью, не оставив после себя ни мемуаров, ни дневников, ни писем?... Сложившийся и активно культивируемый в советское время стереотип тотального контроля над каждым человеком, порой, рисует в массовом сознании большинства наличие неких комплексов документов, где зафиксирован жизненный путь каждого человека от рождения до смерти. Если бы это было так, историку оставалось бы только «достать с полки» нужное дело. Однако, зачастую, единственным источником информации о человеке являются официальные документы, где фиксировались факты рождения, смерти, сведения об его учебе, наградах или  наказаниях, а также  документы учреждений, где он работал или находился.

В случае если историку повезло, и он разыскал эти документы, ему предстоит воссоздать исторический контекст событий, в котором они были созданы, чтобы затем попытаться определить роль и место данного человека в них. И хотя биография отдельного человека, несомненно, ценна сама по себе, с точки зрения социальной истории особое значение имеют сравнительные биографии людей – участников и свидетелей одного события, поскольку  позволяют обращать внимание на закономерности и исключения, которые «укрываются» от глаз историка  при традиционном прочтении тех или иных источников. 

Как известно,  строительство социализма в СССР сопровождалось разного рода кампаниями, в которые  вовлекалось практически все население страны. Одной из таких кампаний была  чистка государственного аппарата 1929-1932 гг., призванная  избавить советский аппарат «от элементов разложившихся, извращающих советские законы, сращивающихся с кулаком или нэпманом, мешающих бороться с волокитой и ее прикрывающих, высокомерно, по-чиновничьи, по-бюрократически относящихся к насущным нуждам трудящихся, от растратчиков, взяточников, саботажников, вредителей».[5] В фонде Центральной комиссии  по чистке советского аппарата НК РКИ СССР  (ЦКЧСА) отложились комплексы документов  по персональной чистке сотрудников  центральных учреждений СССР. В настоящем докладе мы попытаемся продемонстрировать возможности этих  документов как источника для написания «социальной биографии» советского служащего.

Поскольку результаты чистки для конкретного человека могли быть связаны с потерей, должности, места работы, со сменой места жительства, для большинства кампания становилась т.н. пограничной ситуацией, разделившей жизненное пространство человека на «до» и «после». Поэтому здесь мы чаще всего имеем дело с биографиями людей в нетипичной для них обстановке. Создаваемые в учреждениях комиссии по чистке в соответствии с вышеупомянутой инструкцией должны были определить лицо каждого служащего», поэтому его биография-характеристика, составленная членом рабочей бригады, была главным «обвинительным документом» в ходе персональной чистки. Следует заметить, что «рабочие следователи» с особой тщательностью выполняли эту работу, добывая компрометирующие факты из дореволюционной жизни служащего, об его отношении к Октябрьской революции, сотрудничестве с «белыми правительствами» принадлежности к небольшевистским партиям, о работе на частных предприятиях в период НЭПа, дополнительных заработках и жилищных условиях. С целью определить «истинное лицо» того или иного сотрудника посылались многочисленные запросы на места. Распространенной формой работы членов рабочих бригад, например, в Наркомторге СССР были ночные допросы. Сотрудник наркомата А.А. Зонненштраль–Пискорский: говорил:

 «… Вы не представляете, как меня измучили во время чистки, чем только меня не накручивали. Дело дошло до того, что меня спрашивали, работал ли в цирке и в каком именно городе. Говорили, что у меня родня – князь Владимир, тот самый, что крестил Россию, потому, что где–то они нашли, что бракосочетание моего отца совершилось в церкви святого Владимира».

Несомненно, данные биографии крайне тенденциозны в оценках, поэтому требуют от исследователя особого критического подхода и дополнительной «перекрестной проверки» данных различных источников.  Но, тем не менее, они в концентрированном виде содержат сведения о человеке «от рождения до чистки», которые едва ли удастся найти в других источниках, в том числе об его убеждениях и взглядах. Приведем два примера. В биографии-характеристике сотрудника библиотеки НКФ СССР Смирнова сообщалось: «…Из дворян, сын чиновника Министерства финансов. До 1917 не служил. В 1918 поступил в библиотеку НКПроса, в 1919 уволился по болезни, в 1923 поступил в совхоз Русского уезда. В библиотеку НКФина по рекомендации отца.. По собственному заявлению в 1917 принадлежал к кадетам. В дальнейшем формально «сторонник советской власти». На предложение принять участие в демонстрации ответил: «На демонстрации не ходил и не хожу, а пойду только тогда,  когда будут вешать коммунистов»…., наблюдалось отрицательное отношение к советской прессе».

Сотрудник НКТруда СССР Гевейман по данным биографии, составленной комиссией по чистке «в 16 лет бежал из дома и поступил добровольцем в белую армию и назвавшись бароном фон Гаверман. Служил в гвардейском полку, участвовал в боях против красных. В середине 1919 участвовал в боях против красных на Украине офицером артиллерии.. 2 апреля 1920 был арестован и отправлен в Архангельск, оттуда дезертировал, был пойман и осужден в концентрационный лагерь. До июня 1929 г., т.е. до начала работы комиссии по чистке скрывал свое прошлое. В 1923 г. подал заявление о вступлении в ячейку ВЛКСМ. В 1924 г. был призван в Красную Армию красноармейцем, потом стал политруком».

В ходе персональной чистки служащий «защищался» давая пояснения по пунктам предъявленных ему обвинений, в том числе по фактам своей биографии, дополняя ее новыми деталями и подробностями. Смирнов, судя по тексту стенограммы заседания комиссии, защищаясь, вел себя достаточно агрессивно. О своем отношении к советской власти он скажет:

«К советской власти я отношусь как к единственной возможной и законной власти в настоящее время и считаю правильной генеральную линию партии, но нахожу, что в исполнении бывают часто очень крупные ошибки, которые могут компрометировать даже самый принцип. … Хотя  бы перегибы в отношении деревни, когда местные власти делают то, что им совсем не полагается».

Речь Гавермана дополняла биографию трагическими подробностями о семейных трагедиях, душевных страданиях и попытках суицида, наоборот, была полна раскаяния.

Таким образом, изучая стенограммы заседаний комиссий по чистке,  исследователь получает возможность анализировать поступки героя биографии, делать выводы о его характере темпераменте. Однако и здесь, как и при работе с «эго-документами», историку приходится «держать дистанцию», не давая источнику «увлекать за собой». Проходивший чистку далеко не всегда мог быть искренен, поскольку его главная задача состояла в том, чтобы убедить комиссию в преданности советской власти и сохранить за собой место в аппарате.

Чистка государственного аппарата 1929-1932 гг. была не чем иным как проявлением и одновременно катализатором смены ценностей в общественном сознании. Как образно заметил один из участников чистки Наркомфина СССР: «Я могу подтвердить, что тут не склока, а тут все время идет борьба старого мира с новым».

Так в представлениях большинства пролетарской массы первым признаком и чиновника и бюрократа было наличие живота, а «бывшие» являлись «товарищами зарубежных белогвардейцев по духу».  О социальной напряженности в обществе конца 1920- начала 1930 гг. неоднократно писала в своих работах Т.М. Смирнова.[6]     

Изучение документов по персональной чистке сотрудников центрального аппарата СССР позволяет составить «социальную биографию» сотрудников центрального аппарата. Проанализированные нами документы рисуют некий образ служащего уходящей послереволюционной эпохи.  Оказавший «не удел» после революционных бурь он с желанием брался за любую работу, которую ему с не меньшим желанием предлагала новая власть. Как говорил на заседании комиссии по чистке сотрудник Наркомтруда СССР Русанов:

«До революции 1917 года я служил в Окружном суде. В момент начала революции я добровольно поступил в Реввоенсовет Республики. Там я прослужил с ноября месяца 1917 до августа 1926 года  В 1924 году я был приглашен в Наркомтруд для организации возникающего Отдела рабочих жилищ. … Тут мне много помогали мои прежние юридические познания, пришлось много разрабатывать законов »

Он часто менял место работы, откликаясь на очередное предложение применить свои знания  Его, как правило, мало интересовала общественная жизнь нового общества, иногда по политическим убеждениям, но чаще все  же потому, что он просто не мог привыкнуть к нововведениям, поэтому самоустранялся. Его могли обвинить в «классовом высокомерии». Выступая на собрании по персональной чистке сотрудницы Планово-экономического управления Алексеевой, молодая сотрудница-выдвиженка  Заславская жаловалась:

 «… Как сотрудница Алексеева держала себя. Я, хотя немного, наблюдала ее в библиотеке и на одном общем собрании в ПЭУ, но, несомненно, было одно, что сотрудница Алексеева отмежевывалась от общей массы сотрудников Наркомфина, вернее, проявлялось классовое высокомерие. … В чем это проявлялось? Исключительно в ее высокомерном отношении к сотрудникам не научным и вот этого интереса и стремления связаться с общей массой абсолютно не наблюдалось».

В соблюдении трудовой дисциплины усматривали «попытку выслужится перед коммунистами», а стремление заработать денег расценивали как «рвачество». В его традициях работать усматривали бюрократизм, а в бытовых привычках и в малейшем недовольстве видели   «скрытую контрреволюцию» Однако, как свидетельствуют документы, он хотел работать и порой искренне обижался, что его умения и знания не оцениваются новой властью. Так, бывший сотрудник НКТруда СССР Остренко, после того как был «вычищен» из наркомата  пытался наладить быт в поселке, где проживал.   

Но в общественном сознании уже рождался новый образ советского служащего, который четко следует линии партии, ведет активную общественную жизни и не думает о повышении зарплаты. Поэтому у служащего «революционной эпохи» оставалось два пути «раствориться» или «исчезнуть».

По различным источникам нам  удалось восстановить судьбы некоторых сотрудников центрального аппарата после генеральной чистки, которые свидетельствуют о том, что в середине 1930-х гг. «новый советский служащий» практически вытеснил служащего с дореволюционным стажем.

 

 

---

Что бы оставить комментарий, необходимо зарегистрироваться или войти на сайт