Шемякина Ольга Владимировна "И.А.Теодорович и политические контексты изучения народничества в 1920-1930-е гг."
аспирант Российского государственного гуманитарного университета
Как известно, в 1920-1930-е гг. советская историческая наука существовала по принципу «история – это политика, опрокинутая в прошлое». Советская историография была призвана создать принципиально отличную от дореволюционной модель прошлого, отвечающую потребностям создания новой советской культуры, поэтому ее становление происходило в тесной связи с актуальными политическими и идеологическими проблемами. Эта связь обеспечивалась не только прямым воздействием на нее партийно-государственных органов, но и тем, что в этот период историческая наука перестает быть полем деятельности только лишь профессиональных историков, активно пополняясь из среды «старых» революционеров и политических руководителей разного уровня. В данной работе рассматривается история революционного народничества как одной из ключевых тем советской историографии 1920-1930-х гг., прошедшей путь от расцвета до полного забвения, на примере фигуры Ивана Адольфовича Теодоровича (1875-1937), как бы воплотившей в себе все те сложные политические и идеологические контексты, в которых изучалось народничество в довоенный период.
Старый большевик И.А.Теодорович перешел на положение «профессионального революционера» еще в 1901 г., окончив естественный факультет Московского университета. В первом составе советского правительства занимал пост наркома продовольствия, участвовал в Гражданской войне. В 1920-е гг. работал в Наркомземе в качестве заместителя председателя, был генеральным секретарем Крестинтерна и директором Международного аграрного института, а также автором работ о нэпе и крестьянской политике большевиков. Таким образом, почти вся профессиональная деятельность Теодоровича была связана с проблемой положения крестьянства в условиях построения социализма, которая оказала очень большое влияние на процесс изучения народничества, особенно на рубеже 1920-1930-х гг. в ходе дискуссии о «Народной воле».
С приходом к власти большевиков произошел тотальный пересмотр существующих концепций истории России, и начался сложный процесс поиска новых культурных героев. Естественно, что представители русского революционного движения и особенно народничества с его героическим прошлым сыграли в нем ключевую роль. Однако отношение к народничеству как к идеологии, с которой еще недавно так активно боролся марксизм, было крайне неоднозначным. Наибольшие споры в 1920-е гг. вызывали попытки некоторых историков вписать народничество в родословную большевизма, показав, что Бакунин, Лавров, Ткачев и народовольцы в своих работах так или иначе «предвосхитили» и «нащупали» те идеи, которыми потом воспользовались большевики. С прагматической точки зрения такой подход кажется вполне оправданным, ведь с его помощью можно было доказать, что большевизм имел глубокие корни в истории русского революционного движения. Кроме того, таким образом советские историки вступали в борьбу за революционное наследие со своими противниками – эсерами и анархистами. Однако у многих подобные попытки модернизации народничества вызывали резкий протест, так как они, во-первых, приводили к искажению как сути марксизма, так и исторической реальности, а во-вторых, сравнение большевизма с народничеством еще недавно являлось главным оружием меньшевистской критики политики Ленина.
Финальным столкновением сторонников и противников модернизации наследия народничества стала знаменитая дискуссия о «Народной воле» 1929-1930 гг., которую принято считать важной отправной точкой в установлении партийно-государственного контроля над исторической наукой. На 1929 г. – «год великого перелома» – пришелся 50-летний юбилей создания «Народной воли», в честь чего была намечена обширная программа торжественных мероприятий, которые должны были продолжаться в течение двух лет вплоть до годовщины убийства Александра II. Однако парадоксальным образом именно желание отдать дань уважения этой революционной организации в ходе празднования юбилея обернулось фактическим уничтожением народничества как темы для научного изучения и тем более как основы для выстраивания генеалогии большевизма.
Безусловно, главным действующим героем этой истории стал И.А.Теодорович, выступивший с докладом «Историческая заслуга народовольчества» на торжественном заседании 30 декабря 1929 г., в президиум которого входили в том числе Сталин и Молотов. Именно этот доклад послужил основой для всей дальнейшей дискуссии. «Кто же теперь говорит о Народной воле? Все говорят о т. Теодоровиче. Но ведь не его же юбилей справляется»[i], – писал в начале 1930 г. М.Н. Покровский.
В своем выступлении[ii] Теодорович, во-первых, опровергал представление о народовольцах как о «либералах с бомбой», которое, по его мнению, развивал М.Н.Покровский. Во-вторых, в духе присущей историографии 1920-х гг. тенденции модернизации революционного наследия выдвигал мысль о том, что народовольцы «в зародыше» «нащупали» все основные идеи той социалистической революции, которая произошла в октябре 1917 г.: насильственный захват власти, создание государства советов, экономический переворот и даже нэп. В-третьих, Теодорович ставил в заслугу народовольцам и народникам вообще правильную постановку вопроса о революционности крестьянства, к которому, так пренебрежительно относились многие марксисты эпохи II Интернационала, в отличие от Маркса и Ленина, развивавших идею возможности некапиталистического развития для ряда отсталых стран и укладов при условии наличия пролетариата-организатора, что являло собой «синтез» между утопическим социализмом и «ревизионистским» вариантом марксизма.
Проблема сущности крестьянства – мелкобуржуазной или социалистической – была одной из ключевых для советской идеологии и в период нэпа, и тем более в условиях перехода к сплошной коллективизации и борьбы с «правой оппозицией». Оппоненты Теодоровича расценили его попытку воздать должное народнической вере в революционность крестьянства как «смазывание» разницы между утопическим социализмом и марксистко-ленинской идеей перехода крестьянства к социализму под руководством пролетариата и приписали Теодоровичу воскрешение так называемой «теории самотека» о наличии у крестьянина «социалистической души», что отсылало к господствовавшей в период нэпа теории перехода деревни к социализму через добровольное постепенное кооперирование. Именно на этом основывались те многочисленные обвинения в «правом оппортунизме» и «неонародничестве», которые посыпались на Теодоровича со страниц «Правды» и «Известий», предоставленных молодым «красным профессорам», которые стали основателями новой советской модели ведения исторических дискуссий.
Теодорович же со своей стороны использовал против своих оппонентов другие политические ярлыки, а именно – меньшевизм, ревизионизм и троцкизм, понимая под этим недооценку революционности крестьянства, а следовательно, и неверие в возможности социалистического развития России в целом. Более того, он, вероятно, считал, что начало коллективизации является как раз подтверждением его позиции, а не наоборот. Так, например, отвечая на критику И.Татарова он задавался следующим вопросом: «Понимает ли т.Татаров, какую воду на мельницу меньшевизма и троцкизма льет он, бросая упреки в идеализации мелкого производителя в момент, когда последний двинулся в колхозы?»[iii].
Более конкретной почвой для обвинений Теодоровича в «правом оппортунизме» и политизации дискуссии стала его работа в Наркомземе РСФСР, а именно его тесные контакты с Н.Д.Кондратьевым – всемирно известным экономистом, основоположником теории экономических циклов.
В 1920-е гг. Н.Д.Кондратьев, А.В.Чаянов и другие близкие к ним экономисты, несмотря на их очевидные политические разногласия с большевиками, активно привлекались в качестве специалистов для работы в Наркомземе и Госплане. Однако в конце 1920-х гг., когда в СССР происходит резкая смена экономического курса, на них обрушивается поток политических обвинений, что приводит к их аресту и осуждению по сфабрикованному делу так называемой «Трудовой крестьянской партии» в 1930 г.
Дело ТКП сопровождалось активной кампанией в советской печати по борьбе с «кондратьевщиной» и «чаяновщиной». В общем потоке «разгромной» литературы сливались воедино и теория Н.Д.Кондратьева, и правый оппортунизм, и неонародничество, и иногда даже троцкизм. Несмотря на всю противоречивость обвинений в адрес «кондратьевцев», в качестве основных объектов критики можно выделить теорию циклов Кондратьева как обосновывающую нерушимость капитализма, исследования Чаянова об особенностях крестьянской экономики как размывающие классовые противоречия в деревне, а главное – идею приоритета сельского хозяйства над промышленностью и веру в неизбежное развитие СССР по капиталистическому пути. В ходе этой кампании активно использовались как взаимозаменяемые понятия «народничество» и «неонародничество», которые в этом экономическом контексте уже оторвались от своего первоначального исторического смысла и стали ярлыками для любых идей и теорий, которые представляли деревню как особый мир, развивающийся по своим собственным законам, и ставили в центр внимания экономистов интересы индивидуального крестьянского хозяйства.
Практически ни одна статья или книга, посвященная разгрому «кондратьевщины», не обходилась без упоминания имени Теодоровича, так как он непосредственно курировал работу Кондратьева в Наркомземе, предоставляя ему определенные защиту и покровительство, и даже спас его от ареста в 1920 г. Часть авторов напрямую объявляла Теодоровича «правым оппортунистом» и, цитируя его работы о нэпе 1920-х гг., выводила его «смычку» с Кондратьевым из ложных идейных установок. Другие же осторожно указывали на то, что Теодорович «потерял классовое чутье» и неосознанно оказался под влиянием буржуазных специалистов.
Еще одним вопросом, с которым пересекалось изучение народничества, была проблема некапиталистического развития отсталых стран, актуальная для политики Коминтерна в рассматриваемый период. Теодорович всегда подчеркивал, с каким интересом относился к русскому народничеству Маркс, объясняя это тем, что, согласно его теории, при условии победы пролетарской революции в Европе страны, не прошедшие путь буржуазного развития, могут тем не менее пойти по пути социализма. По мнению Теодоровича, историческая заслуга «Народной воли» заключалась именно в том, что она готовила социалистическую революцию в стране с несозревшим капитализмом, которая должна была стать «резервом» и поддержкой для пролетарской революции в Европе. В этом смысле Теодорович сравнивал возможную роль России в 1860-1870-е гг. с той ролью, которую теперь должны сыграть такие страны, как Китай и Индия. Возникновение такого «международного» аспекта в интерпретации деятельности «Народной воли» очевидно было связано с тем, что Теодорович занимал пост генерального секретаря Крестьянского интернационала – структуры, целью которой было распространение коммунистических идей среди крестьянских организаций преимущественно в тех странах, в которых движущей силой революции может стать именно крестьянство, а не пролетариат.
И.А.Теодорович в результате критики его позиции в отношении народничества и его связей с Н.Д.Кондратьевым был снят с занимаемых постов и отправлен в «Каторгу и ссылку» – заведовать журналом и издательством Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Расстрелян в 1937 г., реабилитирован в 1956 г.
Таким образом, мы рассмотрели один из тех многочисленных сюжетов в истории советской исторической науки, в которых тесным образом переплетались собственно научные вопросы, политика и идеология, вненаучная профессиональная деятельность историков и связанные с нею конфликты и противостояния. При изучении подобных тем самое сложное – это ответить на вопрос, не являются ли научные дискуссии лишь результатом и внешним воплощением борьбы между различными политическими силами или отдельными фигурами. Но, так или иначе, эти дискуссии оставляют в науке свой след. И, несмотря на то, что изучение народничества в 1920-е – начале 1930-х гг. было крайне идеологизировано и несвободно от тех многочисленных политических контекстов, которые мы рассмотрели, именно в этот период была проделана огромная работа по введению в научный оборот и исследованию ранее неизвестных источников.
Случай Теодоровича как человека, привнесшего в историографию свой профессиональный политический опыт и проблематику, безусловно, не является единичным. Для исторической науки 1920-х гг. это явление можно признать вполне типичным. В качестве другого близкого к нашей теме примера приведем Сергея Митрофановича Дубровского, который известен своими работами о крестьянском движении в революции 1905 и 1917 гг., о столыпинской реформе, об азиатском способе производства и др., хотя изначально его деятельность была в большей степени связана с экономикой и сельским хозяйством, и он также подвергался критике в ходе кампании по борьбе с «кондратьевщиной». Кроме того, на изучение истории революционного движения не мог не оказывать влияния личный революционный опыт исследователей. Так, например, популярность среди историков 1920-х гг. идеи участия народничества в генеалогии большевизма и русского марксизма может объясняться не только их стремлением решать современные идеологические задачи, но их личной, внутренней заинтересованностью, так как переход от народничества к марксизму проходил не просто на их глазах, но в их собственном сознании, что хорошо видно по их автобиографиям, содержащим описания процесса «отмежевания» от народничества, которое они в большинстве своем пережили в двадцатилетнем возрасте. Критикуя народническую идеологию, они тем не менее расценивали народничество как важный этап своей биографии, во многом определивший их дальнейший жизненный путь. Именно поэтому историкам из среды «старых большевиков» было так сложно во время дискуссии о «Народной воле» согласиться с тем отрицанием значения народничества, которое исходило от молодых историков, смотревших на него лишь как на совокупность ошибочных и устаревших идей.
Завершая рассказ об истории изучения народничества, надо сказать, что окончательная точка в этом процессе была поставлена в середине 1930-х гг., когда после убийства С.М.Кирова основным объектом критики становится уже не крестьянская идеология народников, а их тактика индивидуального террора. Кроме того, в этот период на смену революционному утопизму 1920-х гг. приходит патриотическая и этатистская сталинская идеология, в которой героям революционного народничества уже не было места.
[i] Покровский М.Н. По поводу юбилея Народной воли // Историк-марксист. 1930. Т. 15. С. 74.
[ii] Теодорович И.А. Историческое значение партии Народной воли. М., 1930.
[iii] Теодорович И. Тартарэн на Альпах ленинизма // Каторга и ссылка. 1930. № 1. С. 119.
Вконтакте
FacebookЧто бы оставить комментарий, необходимо зарегистрироваться или войти на сайт