Бережанская Ирина Юрьевна "Тюремный дневник С.П. Мельгунова 1920 г."

кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН

В течение долгого времени имя Сергея Петровича Мельгунова было мало известно в нашей стране, несмотря на то, что за первые полтора десятилетия XX в. он написал множество статей по истории общественного движения в России. Значительна доля участия Мельгунова в издании многотомников «Великая Реформа», «Отечественная война и русское общество», «Масонство в его прошлом и настоящем».

В эмиграции были созданы знаменитый «Красный террор в России» и около десяти монографий, среди которых: «Трагедия адмирала Колчака», «На путях к дворцовому перевороту», «Как большевики захватили власть», «Судьба Николая II после отречения», «Легенда о сепаратном мире», «Мартовские дни 1917 года». Его «Воспоминания и дневники»[1], вышедшие в Париже в 1964 г., были изданы в России в 2003 г.

В настоящее время большой интерес у исследователей вызывают жизнь и творчество Мельгунова[2].

С раннего детства Мельгунову пришлось быть независимым и зарабатывать на жизнь. В 14 лет он занялся репетиторством, а в 17 – опубликовал свою первую статью. Во время учебы на историко-филологическом факультете Московского университета Мельгунов работал в газете «Русские ведомости».

В 1906 г. он вступил в партию кадетов, а на следующий год стал членом народно-социалистической партии. В эти годы Мельгунов участвовал в организации издательств «Народное право», «Свободная Россия» и Союза свободных книгоиздателей. В 1911 г. он основал кооперативное издательское Товарищество «Задруга». После Октябрьской революции Мельгунов начал активную борьбу с советской властью, был одним из руководителей Союза возрождения России и Тактического центра. Убежденный социалист, для которого главным была «не классовая борьба, а интересы человеческой личности, как таковой», Мельгунов не мог примириться с диктатурой пролетариата.

Несмотря на то, что дневники и воспоминания Мельгунова увидели свет, и его биография широко известна исследователям, не все личные записи историка увидели свет. До сих пор малоизвестным остается период его пребывания в заключении.

В 1918–1922 гг. Мельгунов пережил пять арестов. Первый арест произошел в ночь на 1 сентября 1918 г. Однако вскоре по ходатайству Ф.Э. Дзержинского и П.Г. Дауге Мельгунов был освобожден.

5 октября 1918 г. последовал второй арест. Но заключение не было долгим, и 9 ноября 1918 г. по решению Ф.Э. Дзержинского Мельгунова освободили из-под стражи.

7 апреля 1919 г. его арестовали снова. В защиту Мельгунова выступили Ю.К. Балтрушайтис, Х.Г. Раковский и В.Д. Бонч-Бруевич. Через 5 дней Мельгунов был освобожден.

В четвертый раз его арестовали 10 февраля 1920 г. В отличие от предыдущих, это заключение длилось несколько месяцев. По решению Верховного революционного трибунала ВЦИК, заседавшего 16–20 августа 1920 г., Мельгунов был признан виновным «в сотрудничестве с контрреволюционной организацией в целях свержения советской власти путем вооруженного восстания» и приговорен к расстрелу, замененному 10 годами заключения. 24 августа 1920 г. по амнистии срок заключения был сокращен до 5 лет. В феврале 1921 г. Президиум ВЦИК на основании ходатайства Российской Академии наук принял постановление об освобождении Мельгунова.

3 июня 1922 г., во время процесса над правыми эсерами, он был вновь арестован и обвинен «в сношениях с подпольными работниками – членами партии социал-революционеров». 3 августа 1922 г. Мельгунов был освобожден.

Во время самого долгого заключения, в 1920 г., он начал вести тюремный дневник. Изначально эти записи не были предназначены для печати, но как историк и публицист Мельгунов вспоминал о событиях, предшествовавших аресту, скрупулезно записывал все, что с ним происходило, давал оценки происходившим событиям и окружавшим его людям. Ему довелось встретиться с теми, чьи имена приобрели широкую известность уже после его отъезда на «философском пароходе».

Мельгунов постоянно проводил параллели между новым, послереволюционным, и старым, царским, режимами. Шлиссельбургская крепость и Внутренняя тюрьма ВЧК, прежние тюремные надзиратели и латышские стрелки, политические заключенные до революции и при большевиках – все проанализировано в дневнике.

Следователем по делу был назначен особоуполномоченный Особого отдела ВЧК Я.С. Агранов, пытавшийся представить все следствие как восстановление исторической правды: «Вы историк, и во имя истории должны помочь нам придать этому делу правильное историческое освещение».

Полная изоляция, строгий распорядок дня, отсутствие элементарной гигиены довели Мельгунова до отчаяния. Особенно болезненно он относился к абсолютно несъедобной пище. Выручали передачи с воли, которые жена и друзья могли приносить по вторникам.

Но если с бытовыми неудобствами, возмущавшими Мельгунова, еще можно было примириться, то моральные переживания доводили его до слез.

Особенно тяжело Мельгунов перенес предательство С.А. Котляревского: «В показаниях Котляревского меня неприятно поразило то, что человек не только назвал имена, говорил о заседании с точным обозначением всего состава присутствовавших, о котором следствие не могло знать, говорил то, что, в конце концов, для определения политической деятельности организации, для выяснения сущности дела не имело даже».

Несмотря на то, что еще во время ареста Мельгунов сам для себя решил не называть никаких имен и все отрицать, он попался на провокацию Агранова. Следователь сам записывал показания и после этого давал читать Мельгунову, который вносил поправки. Но при этом оставалась неясность формулировок, двусмысленность толкования слов, что в итоге не полностью соответствовало словам заключенного.

Мельгунов боялся того, что мог своими показаниями обвинить близких ему людей, переживал за их судьбу, понимая, что следователю достаточно даже мелочи, чтобы выписать ордер на арест любого, кто хоть имел хоть какое-то отношение либо к «Союзу возрождения», либо к нему самому.

Несмотря на то, что окна камеры были закрыты, зачастую Мельгунов хорошо слышал все, что происходило за ее пределами. В смену самых строгих надзирателей по ночам бывало шумно, кто-то бегал, смеялся. Одновременно с отдаленного двора могли слышаться рыдания допрашиваемых по ночам заключенных.

Кроме того, из слов Агранова он заключил, что «расстреливают и теперь. К человеческой жизни относятся здесь вообще просто: один из хороших дежурных, которого я попросил откупорить флакон с чернилами, стал это делать перочинным ножом. Сломаете, – сказал я ему. “Ну вот, есть о чем заботиться, здесь головы ломают, а не перочинные ножи”».

Длительное пребывание в тюремной камере и трудности, с которыми столкнулся заключенный Мельгунов, отношения со следователем Я.С. Аграновым – «русским Фуше», страх за свое будущее и судьбу жены – все это стало причиной глубоких душевных страданий и привело к голодовке, подробности которой излагаются в дневнике: «Раз я решил, что должен прибегнуть к крайнему средству протеста, я должен записать то, что привело меня к этому решению. Мне еще хочется верить, что социалисты, хоть и тюремщики, найдут в себе достаточно чести, чтобы передать рукопись моей жене. Если и этого не будет, пусть прочитают хотя бы они. Может быть, это заставит некоторых из них призадуматься над своей практикой». Кроме того Мельгунов подал несколько заявлений в президиум Особого отдела ВЧК и следователю Агранову.

Вопреки его ожиданиям заявления остались без ответа, а тюремные надзиратели даже не обратили внимания на то, что Мельгунов стал отказываться от пищи. Тем не менее, в итоге Мельгунова вызвали на допрос к Г.Г. Ягоде.

Встреча с управляющим делами Особого отдела ВЧК потрясла Мельгунова. Ягода не церемонился с заключенным: «Я должен Вас предупредить, что нам совершенно безразлично, умрете ли вы от голода или нет. На подобные протесты мы не обращаем абсолютно никакого внимания. Мы действуем как настоящие революционеры».

Из-за слабости и волнения Мельгунов не мог говорить, а лишь прочитал «формулировку того отношения», которое считал недопустимым.

Заручившись обещанием Ягоды направить заявление лично члену Президиума ВЧК В.Р. Менжинскому, Мельгунов вернулся в камеру: «Казалось бы, эта беседа не слишком утешительна, но одно сознание, что вышел из тайника, действует уже ободряюще. Письма написаны».

Спустя несколько дней произошли изменения: «Все-таки одна победа одержана. Самая незначительная. Вчера мне вернули все рукописи».

А после освобождения из-под стражи супруги Мельгунова Прасковьи Евгеньевны его самого перевели в Бутырскую тюрьму. Считалось, что режим в ней мягче: «Социалисты после долгой борьбы и даже голодовок добились ряда привилегий. У них особый коридор № 12, по воскресеньям все сходятся на общую прогулку. Впрочем, с пропусками будет легко ходить по тюрьме, т.к. ряд лиц занимают должности: Розанов – фактически доктор в изоляторе, Крохмаль – заведующий хозяйством. Одиночки тоже не запираются. Буду добиваться туда. Отпускают даже в отпуск от 2 недель до 1 ½ месяца».

После перевода в Бутырскую тюрьму Мельгунов закончил дневник «Последний год».

Постоянные аресты и содержание под стражей, регулярные обыски и изъятие исторических документов, начавшаяся кампания по высылке интеллигенции за пределы России подтолкнули супругов Мельгуновых к мысли о выезде за границу. В августе 1922 г. они покинули Россию. А через год Мельгунов был официально лишен всех прав гражданства.расстреливают и теперь. К человеческой жизни относятся здесь вообще просто: один из хороших дежурных, которого я попросил откупорить флакон с чернилами, стал это делать перочинным ножом. Сломаете,

Длительное пребывание в тюремной камере и трудности, с которыми столкнулся заключенный Мельгунов, отношения со следователем Я.С.

Встреча с управляющим делами Особого отдела ВЧК потрясла Мельгунова. Ягода не

Из-за слабости и волнения Мельгунов не мог говорить, а лишь прочитал «

Заручившись обещанием Ягоды направить заявление лично члену Президиума ВЧК В.Р.

Спустя несколько дней произошли изменения: «

А после освобождения из-под стражи супруги Мельгунова Прасковьи Евгеньевны его самого перевели в Бутырскую тюрьму. Считалось, что режим в ней мягче: «

После перевода в Бутырскую тюрьму Мельгунов закончил дневник «

До конца своих дней Мельгунов оставался непримиримым противником большевиков и полагал, что единственным средством свержения их власти может быть вооруженная борьба.

Дневник, как и заявления Мельгунова в президиум Особого отдела ВЧК, был приобщен в архивное следственное дело, хранящееся в Центральном архиве ФСБ России. В настоящее время эти материалы готовятся к публикации. Их обнародование позволит взглянуть на обстановку в стране в первые годы после Октябрьской революции глазами интеллигента, не принявшего новый государственный строй и переживавшего за судьбу своей страны.

[1] Мельгунов С.П. Воспоминания и дневники. – М., 2003.

[2] Емельянов Ю.Н. С.П. Мельгунов: в России и эмиграции. – М., 1998; он же Биобиблиография трудов С.П. Мельгунова» // История и историки. 2002. – Историографический вестник. – М., 2003; он же

Вконтакте

Facebook

Что бы оставить комментарий, необходимо зарегистрироваться или войти на сайт