• Главная 
• Совет молодых ученых ИРИ РАН 
• О школе-конференции
  • Оргкомитет
  • Программы
  • Отчеты
• Информационное письмо
• Заявки 
• Доклады 
• Архив
  • 2012
  • 2013
  • 2015

Сергеев В.Н. «Университетское дело»: формирование оппозиционных взглядов группы Л. Краснопевцева – Л. Ренделя.

Сергеев Всеволод Николаевич

кандидат исторических наук, Московский государственный университет путей сообщений, доцент

«Университетское дело»: формирование оппозиционных взглядов группы Л. Краснопевцева – Л. Ренделя.

При изучении любой политической организации всегда встаёт вопрос – почему те или иные люди пришли к конкретным политическим взглядам. Особенно остро данный вопрос встаёт при изучении оппозиционных объединений. Не стоит сразу отвечать на этот вопрос с помощью какой-то очень простой и «очевидной» формулы (от «с жиру бесятся»/«чей-то заказ» до «герои по своей природе»). Каждый раз политический выбор отдельного человека или группы лиц определяется сложной системой факторов, характерной для каждого периода времени. Описание и анализ жизненной траектории, среды и факторов политизации (политической мобилизации) позволяет составить общее представление о том, как проходил выбор той или иной политической позиции. В данной статье будет рассматриваться процесс превращения в первой половине 1950-х годов нескольких молодых историков и других специалистов в активистов подпольного Союза патриотов (группа Л. Краснопевцева – Л. Ренделя), которые попытались оспорить монополию КПСС на политику. Сначала будет описан и проанализирован коллективный портрет членов группы и их окружения. Затем будут рассмотрены факторы, которые влияли на политизацию молодых историков.

I. Коллективный портрет

По архивным документам и воспоминаниям можно восстановить примерную картину участия людей в оппозиционной группе Краснопевцева-Ренделя. Условно всех можно разделить на две большие категории: участники/активисты (ядро/центр) и сочувствующие/контактёры (периферия). Граница между ними условна из-за разной степенью вовлечённости и отсутствия чёткого механизма маркирования членов организации. Это было связанно с незаконченным организационным оформлением Союза патриотов. Кроме того, наличие у подпольной группы чётких механизмов выделения своих активистов от остального населения, обычно приводило к облегчению работы карательных органов. Поэтому к активу группы можно отнести тех, кто был осуждён как «участники антисоветской организации, объединившиеся на почве враждебного отношения к Советскому государству»[1]. К уголовной ответственности по делу было привлечено 9 человек[2]: М. Гольдман, В. Козовой, Л. Краснопевцев, В. Меньшиков, Н. Обушенков, Н. Покровский, Л. Рендель, М. Семененко, М. Чешков[3]. В качестве дополнительного критерия маркирования ядра организации можно отметить формальное согласие на вхождение в группу[4]. Каждый из девяти человек, привлеченных по делу, дал такое согласие. Правда, при таком методе подсчёта членов образуется казус Н. Эйдельмана, о котором будет сказано ниже при описании периферии. Но всё же в качестве ядра организации будут рассматриваться эти 9 человек.

Кто же эти люди? Для лучшего понимания попытаемся составить их групповой портрет. Прежде всего, стоит сказать о гендерной составляющей. Все активисты были мужчинами. Этот факт был во многом обусловлен профессиональной деятельностью большинства активистов. Как правило, исторические факультеты считаются «мужскими», то есть на них преобладают мужчины, как среди студентов, так и среди профессорско-преподавательского состава. Следовательно, потенциально в поле зрения оппозиционеров-подпольщиков попадали в основном лица мужского пола. А, во-вторых, общая вовлечённость женщин в оппозиционную деятельность была на очень низком уровне. Единственным спорным случаем здесь может быть фигура жены лидера группы Л. Краснопевцева (Смирнова)[5], которая знала о взглядах и делах мужа и даже помогала ему в оппозиционной деятельности. Сам Л. Краснопевцев говорил, что она технически помогала в написании основных идеологических работ. Хотя во время ареста и следственных действий у Л. Краснопевцевой (Смирновой) была такая позиция – «конечно, знаю не все, что мой муж думает. Из того, что я знаю, я согласна с ним не во всем. Но я убеждена, что он имеет право на свои мысли и на свою оценку событий».[6]

Вторая черта – возраст. Подавляющее большинство членов Союза патриотов (7 из 9) родилось в период с 1929 г. по 1933 г. Фактически все они были представителями поколения, которое формировалось в уже укрепившемся режиме личной власти И. Сталина. Центральным событием их жизни были не революции и гражданские войны, а Вторая мировая война и послевоенное восстановление всех сфер жизни деятельности в Советском Союзе. Однако и два исключения из этого правила не меняют общую картину. Самыми крайними по возрасту был Л. Рендель (1925 г. р.) и В. Козовой (1937 г. р.; единственный студент в «ядре»). Эти два исключения при ближайшем рассмотрении не сильно выпадают из общей картины. Л. Ренделя и Л. Краснопевцева объединяла личная дружба, которая зародилась ещё в студенческие годы. В случае с В. Козовым ситуация была иная, но не исключительная. Во многом на его активность повлияло происхождение – его отец М. Козовой был сотрудником аппарата Харьковского обкома КПСС[7]. Приближённость к партийному аппарату стала своеобразным возрастным катализатором для В. Козового. Именно благодаря этому он смог догнать своих старших товарищей в идейно-политическом развитии. Здесь стоит вспомнить историю ещё одной подпольной оппозиционной организации – Коммунистической партии молодёжи, которую возглавлял выходец из семьи регионального партийного работника.[8]

Теперь перейдём к характеристикам, связанным с профессиональной деятельностью. В этом вопросе ситуация напоминает положение дел с возрастом участников. Подавляющее большинство (7 из 9) были в той или иной степени связаны с Историческим факультетом МГУ, то есть, как минимум были его выпускниками (Л. Краснопевцев, В. Меньшиков, Н. Обушенков, Н. Покровский, Л. Рендель, М. Чешков) и студентами (В. Козовой). На момент ареста среди актива группы было 2 кандидата исторических наук (Н. Обушенков, Н. Покровский) и 2 аспиранта (Л. Краснопевцев, М. Чешков). Очень интересен довольно большой разброс в научных интересах: востоковедение – история Китая (В. Меньшиков) и Вьетнама (М. Чешков) в Новое время; история Германии начала ХХ в. (Н. Обушенков); отечественная история – источниковедение раннего Нового времени (Н. Покровский), революционное движение конца ХIХ в. – начла ХХ в. (Л. Краснопевцев), история Второй Мировой войны (Л. Рендель). Во многом строгость наказания, которому подвергся актив Союза патриотов, связана с их профессиональной деятельностью. С одной стороны в тот период времени было представление, что «историки – люди идеологические»[9], а сам Исторический факультет – кузница преданных и одновременно умных.[10] С другой стороны часть активистов занималась изучением вопросов истории революционных движений ХХ в. (Н. Обушенков, Л. Краснопевцев), что напрямую означало их попадание в категорию идеологов. Ведь именно через этот сегмент исторической науки в Советском Союзе выстраивалось оправдание всей политической деятельности правящей партии.

Отдельно стоит сказать о профессиональной деятельности меньшинства активистов Союза патриотов. М. Гольдман и М. Семененко имели инженерно-техническое образование, но работали в разных сферах народного хозяйства СССР: первый в жилищно-коммунальном хозяйстве Москвы, а второй соответственно в авиационной промышленности. На их политизацию повлиял не сам процесс получения высшего образование, а применение на практике специфических профессиональных знаний. Это хорошо видно на примере М. Семененко, который направил реферат с критикой системы управления промыш­ленностью в ЦК КПСС и выступал перед студентами МГУ с изложением своих взглядов.[11] В группу же они пришли через личные связи с другими активистами. Например, М. Гольдман был одноклассником В. Меньшикова.[12]

 С профессиональной деятельностью активистов группы Краснопевцева-Ренделя во многом связаны и их взаимоотношения с легальными общественно-политическими структурами Советского Союза. Учитывая специфику функционирования таких крупных организаций как ВЛКСМ, важно рассматривать не просто членство в нём, а вовлеченность в управленческие структуры. Это связанно с тем, что практически все студенты были комсомольцами, а вот руководителями разных уровней из них было значительное меньшинство. На момент ареста членами КПСС были двое активистов (Л. Краснопевцев, Н. Обушенков). При этом они были не простыми членами, а принадлежали к партийно-комсомольскому аппарату Московского университета. Оба активиста «были уже интегрированы в эту систему и могли рассчитывать на хорошую личную перспективу».[13] Очевидно, что на позиции в общественно-политической иерархии влияло и место в научно-преподавательской системе и общий культурный капитал. Разница в положении между двумя однокурсниками Н. Обушенковым и Л. Краснопевцевым исходила из того, что первый был кандидатом наук, ассистентом кафедры – секретарём партийного бюро кафедры[14], а второй аспирантом – секретарём комитета комсомола факультета.[15] Конечно, на положение Л. Краснопевцева влиял «комсомольский капитал», который он приобрёл в годы своей учёбы в МГУ и работы после получения высшего образования. Об этом более подробно будет сказано ниже.

Немного разобравшись с внешним обликом «ядра» группы Краснопевцева-Ренделя необходимо перейти к описанию её «периферии». Правда и среда контактёров была неоднородной по своему социальному положению и степени вовлечённости в работу. Во многом это было связанно с подпольным характером организации. Перед тем как вовлечь человека в подпольную деятельность, даже если она проявлялась всего лишь в устной агитационно-пропагандистской работе или в теоретических изысканиях, нужно было убедиться в том, что он не оповестит о такой деятельности партийно-комсомольские структуры или правоохранительные органы. Следовательно, существовало много уровней вовлечения в деятельность – от простых разговоров о ситуации в стране и мире до прочтения оппозиционных идеологических текстов. К сожалению, невозможно адекватно описать кто из «периферии» и насколько был погружён в работу группы. В этом плане не помогают даже свидетельства о внесудебных репрессиях. Они могут дать только представление о степени распространения влияния университетских оппозиционеров.

Само окружение Союза патриотов формировалось по нескольким направлениям. Во-первых, это были друзья и коллеги/однокурсники активистов. Здесь работал тот же механизм, что и привёл к созданию ядра организации. Обсуждая положение дел в СССР и Восточном блоке, люди приходили к мнению о схожести своих взглядов и возможности продолжения и углубления дискуссии на политические и социально-экономические темы.

Наиболее интересным моментом здесь будет участие Л. Краснопевцевой (Смирновой). Надо сказать, что знакомство Л. Краснопевцва и Л. Смирновой произошло по комсомольской линии: она – комсорг группы, он – член бюро комсомольской организации факультета. Тем более, что после их свадьбы в 1952 г., по словам самого Л. Краснопевцева, их «комнатка в Кадашевском переулке стала центром притяжения для истфаковцев разных курсов. Они приходили группами и поодиночке <…> В последние месяцы 1952 г. в нашей комнате и зародилось зерно тех событий, которое через пять лет получили огласку благодаря делу Краснопевцева»[16]. Кроме Л. Краснопевцевой (Смирновой) по мнению правоохранительных органов ещё несколько однокурсников и друзей Л. Краснопевцева были «в некоторой степени причастны к антисоветской деятельности ликвидированной организации»[17]: Б. Михалевский, Т. Петров, Л. Фридман и Н. Эйдельман.[18] Последний из списка был довольно сильно вовлечён в подпольную деятельность, так как был знаком с основными идеологическими работами Л. Краснопевцева и вместе с Н. Покровским «дважды организовывали конспиративные сборища». К тому же Н. Эйдельман был одним из организаторов неформального общения всего курса (1947-1952).[19] Фактически он занимал промежуточное положение в группе, так как в августе 1957 г.[20] дал согласие на вступление, но не успел войти из-за арестов активистов. От уголовного преследования его спасло неучастие в распространении листовок.

Помимо этой части контактной среды Союза патриотов, были люди, которые знали об оппозиционных взглядах тех или иных участников организации и иногда могли принимать участие в обсуждении острых социально-политических и теоретических вопросов[21] (А. Адо, Ю. Борко, Л. Гордон, Э. Клопов, Г. Лоцманова, В. Манин, А. Меликсетов, В. Рубин[22]).

Во-вторых, работа в МГУ или какая-то другая связь с этим университетом позволяла иметь доступ к неравнодушным студентам и аспирантам, которые хотят, как минимум обсуждать острые вопросы современности, а как максимум поучаствовать в позитивных преобразованиях. Этот способ вербовки не ограничивался только уровнем полуподпольных кружков, а иногда приводил и к появлению новых активистов. Здесь в качестве примера можно привести В. Козового, который на III курсе стал членом ядра группы Краснопевцева. Через кружки прошло довольного много студентов. Вот список тех, кто в той или иной форме участвовал в обсуждении и получил взыскание: Ю. Карпов, В. Крылов, Т. Муранивский, Л. Новикова, Е. Черных[23]; и сюда же можно отнести Ф. Белелюбского и В. Волконского[24].

II. Постепенная политизация

Чтобы предпринять адекватный анализ рассматриваемых событий необходимо разобраться с вопросом как молодые советские люди стали оппозиционерами и почему они решились на создание подпольной политической группы. То есть дать ответ на вопрос – почему как раз в этот период и в этом месте несколько молодых людей стали отличаться от своих сокурсников/коллег/ровесников. Для анализа мы будем использовать факты из биографий участников Союза патриотов и, прежде всего, жизненный путь самого Льва Краснопевцева. Это связанно с сочетанием объективных и субъективных факторов. С одной стороны, о биографии Л. Краснопевцева осталось больше всего сведений, которые вписаны именно в политический контекст. С другой стороны, он, как признанный лидер группы, определял направление работы и политическое лицо Союза патриотов.

Одним из условий, повлиявших на политизацию ядра группы Краснопевцева-Ренделя, была их профессиональная деятельность, а точнее даже место получения высшего образования. Само желание стать профессиональным историком заставляло студента обращаться к разным историческим периодам и знакомиться с идеологически «неверными» материалами. Ряд представителей профессорско-преподавательского состава (В. Н. Никифорова, Е. Н. Городецкого, Е. И. Капустина, И. М. Белявской), по воспоминаниям М. Чешкого, «не только поддержи­вали интерес к теории вообще и теории истории в особенности, но и заставляли соотносить эти теории с сегодняшним днём».[25] Конечно, не все историки автоматически становились оппозиционерами, но сам процесс обучения создавал намного больше возможностей, чем в других специальностях. По выражению одного из активистов Союза патриотов В. Меньшикова: «Наука давала нам глубину понимания ситуации, а возбудители протеста были вокруг нас на каждом шагу».[26] К тому же грань между историей и политикой всегда была нечёткой и размытой. Это очень хорошо видно на примере Н. Покровского, которого подтолкнул к вступлению в группу Льва Краснопевцева как раз профессиональный, научный интерес – желание разобраться в реальной истории Отечества.[27] При этом его научный, рабочий интерес был связан с отечественной историей XVII-ХVIII веков.

Надо учитывать, что во второй половине 1940-х - начале 1950-х гг. Исторический факультет не был застывшей глыбой, а в нём находили отражения политические процессы, которые шли в стране. Студенты могли общаться с историками старой школы (представители старой имперской интеллигенции), например, с Е. Тарле и С. Бахрушиным[28]. Но была возможность общаться с историками-коммунистами, которые также прошли через столкновение с правоохранительной машиной Советского Союза, но остались верны революционным идеалам. В качестве таких примеров сами члены Союза патриотов называли Н. Застенкера и А. Шлихтера.[29] Убеждения и жизненный путь таких людей, позволяли активистам группы надеяться на возможность мирных преобразований в СССР. К этому надо добавить что, перед взором студентов разворачивалась картина травли ряда известных историков таких, как Н. Рубинштейн и К. Базилевич, да и менее именитые историки не ощущали себя в безопасности. Н. Обушенков вспоминал, что у него время от времени возникали горькие раздумья, когда на факультете арестовывали кого-либо.[30] В частности в 1950 г. был подвергнут аресту профессор Г. Кокиев, семинар которого он посещал.

Как видно из воспоминаний ряда активистов Союза патриотов оппозиционные взгляды начали у них складываться к моменту окончания высшего учебного заведения[31], то есть вначале 1950-х гг. Однако нельзя говорить, что группа сложилась в 1952-1953 гг., так как недовольство существующей политической системой имело лишь начальный характер не шло дальше простых разговоров во время дружеских посиделок. Надо помнить, что в этот период времени и не было возможности построить долговременную политическую организации. В качестве примеров можно привести 2 организации, которые существовали в послевоенный период – Союз борьбы за дело революции и упомянутую уже Компартию молодёжи. Члены этих двух подпольных групп получили очень серьёзное наказание только за факт создания оппозиционных объединений. Соответственно, членам группы Краснопевцева-Ренделя, с одной стороны, нужно было «дозреть» до именно оппозиционной политической деятельности, а с другой стороны, должны были сложиться более благоприятные внешние условия.

Временем «дозревания» политических воззрений ядра организации стал период их работы после получения высшего образования. Столкновение с реальностями того времени во всей их красе постепенно привело активистов к мысли о необходимости кардинальных изменений, как минимум, в политической сфере. Л. Рендель во время следствия по их делу говорил, что «после окончания МГУ у него стали появляться мысли о наличии недостатков в различных мероприятиях, проводимых партией и правительством».[32] Практически все активисты-историки, которые после окончания ВУЗа не продолжили академическую работу, попали на работу в сферу образования и молодёжной политики. Разное время на должности школьного учителя находились Л. Краснопевцев, В. Меньшиков и Н. Эйдельман. Однако даже работа в школе в течение одного учебного года позволяла хорошо понять как живут разные общественные слои. Особенно это становилось ясно в случае работы не в столице, а на периферии, как это было с В. Меньшиковым, которого распределили в Амурскую область. Тоже самое можно сказать и про активистов с техническим образованием. На следствии М. Гольдман давал показания, аналогичные по своему содержанию: «В 1953 г. я столкнулся ближе с реальной жизнью, попал на практику и тесно соприкоснулся с некоторыми недостатками».[33]

Надо сказать, что в различных интервью и мемуарах Л. Краснопевцев много раз вспоминал свою работу в Краснопресненском районном комитете ВЛКСМ в качестве одного из источников политизации и радикализации. Развивая свою партийно-комсомольскую карьеру, Л. Краснопевцев на собственном опыте смог сравнить ситуацию в университетском комсомоле и райкоме. По его же собственному выражению «обстановка там была очень тяжелой – в райкоме комсомола еще ничего, а на верхнем этаже, в райкоме партии, было просто невыносимо».[34] Ко времени окончания своей работы в РК ВЛКСМ он вынес твёрдое убеждение, что работа низовых комсомольских и партийных аппаратов сильно бюрократизирована и её следует в корне перестраивать.[35]

Хотя для не москвичей, такие столкновения с реальностью начинались уже в ходе учёбы, когда они совершали поездки в родные места. Это можно проиллюстрировать примером Н. Обушенкова: «Истоки моего критического настроя уходят в послевоенную действитель­ность вологодской деревни с ее нищетой, полуголодным существованием. Каждая моя поездка на родину опровергала то, что я узнавал в университете о социалисти­ческой деревне, но это опровержение субъективно воспринималось мною до поры до времени как локальное». На это удачно накладывалась плавная десталинизация и демократизация режима. Так, на того же Н. Обушенкова большое впечатление произвёл доклад Н. Булганина на июньском Пленуме ЦК КПСС 1955 г. о состоянии советской экономики. Как он сам вспоминал: «оказалось, что те факты отсталости, бедности, которые я считал локальными, частными, характер­ными для неуютных и отсталых северных областей, имеют всеобщее распростране­ние, что экономика страны в упадке».[36]

Чем-то средним между столкновением с реальностью во время работы и лицезрением проблем в период поездок по регионам была работа на Целине. В этот момент как раз набирает обороты кампания по поднятию целинных земель за счёт привлечения непрофессионального труда студентов. И в этой борьбе за урожай МГУ играл далеко не последнею роль. Л. Краснопевцеву из-за его позиций в партийно-комсомольском аппарате университета пришлось участвовать в подготовке и отправке отрядов студентов-целинников. Кроме того, он сам ездил на такие работы.[37] После пребывания в Казахской ССР у него остались далеко не лучезарные воспоминания. Вот так на следствии описывала эти впечатления от поездки его жена Л. Краснопевцева (Смирнова): «Когда Краснопевцев вернулся с Целины, он говорил, что дело это неплохое, выгодное государству, но в связи с той бесхозяйственностью, которая имеет место, ничего хорошего не видно».[38]

Важным фактором политизации стала смерть И. Сталина и постепенное начало процесса десталинизации. Конечно, это скорее был поколенческий фактор, а не персональный. Но в судьбе членов группы Краснопевцева-Ренделя нашла своё отражение история поколения. Практически все члены организации отмечают, что для них в определённой мере поворотным моментом стало постепенное сворачивание культа личности И. Сталина. В качестве ярких примеров-подтверждений можно привести показания, данные во время следствия. Так В. Козовой отмечал, что в 1953 г. он «был потрясён после реабилитации группы советских врачей».[39] И это понятно. Всего за год эта группа врачей в официальной прессе прошла путь от вредителей до невинных жертв. Аналогичные по своему характеру были и показания Л. Ренделя: «… было опубликовано постановление ЦК КПСС, где говорилось о вскрытых недостатках, о действиях Берии, о культе личности. Я пытался конкретно обдумать и решить все эти вопросы»[40]. Примерно так же говорили и супруги Краснопевцевы. Акцент они делали на факте смерти вождя народов и ожидании позитивных изменений во всех сферах, и, прежде всего, в виде демократизации политической жизни.[41]

Уже на более поздних этапах образования активистского ядра Союза патриотов большую роль в формировании взглядов играла обстановка в Восточной Европе, в частности процесс десталинизации и демократизации. Информация из Польши, Венгрии, Югославии и ГДР позволяла увидеть альтернативные пути развития и получить подтверждения, что политическая линия ЦК КПСС не единственная из возможных. Фактически члены группы Краснопевцева-Ренделя получили хороший способ избежать обвинений в желании свернуть строительство социализма и восстановить капитализм. В самые ответственные моменты споров об актуальных проблемах они могли опереться либо на высказывания политических деятелей стран народной демократии, либо на конкретные примеры преобразований. Как отмечалось в письме, которое направили М. Гольдман, Л. Краснопевцев, Н. Покровский, Л. Рендель и М. Семененко из исправительно-трудового лагеря в Секретариат ЦК КПСС, мысли о демократизации политического и социально-экономического строя «не преступные, не вражеские, когда содержатся в статьях и выступлениях польских, венгерских, югославских государственных и общественных деятелях, в газетах и журналах стран народной демократии, в разговорах, которые ведут среди русской молодёжи польские и др. студенты»[42].

События, которые развернулись в восточноевропейских странах после смерти И. Сталина, давали живые примеры, что источником и движущей силой позитивных преобразований и демократизации всех сфер жизнедеятельности могут быть не только высшие партийно-государственные руководители, но и простой народ. Это означало, что не только ЦК КПСС может быть гарантом движения к коммунизму/социализму. В этом плане очень показательны воспоминания Н. Обушенкова: «Дело в том, что как аспирант, начинающий научный работник, я очень интересовался июньскими событиями 1953 г. в Берлине. Но тогда мне еще казалось, что все это — действие «бывших» элементов, продолжение «фашистского похмелья». Так работала пропаганда. Но уже появились сомнения, не было полной уверенности в адекватности официальных советских оценок. Очень смущало активное участие рабочих. И тут вдруг в Польше я увидел совершенно незнакомую мне обстановку... Я понял, что какие-то радикальные изменения – дело вовсе не легендарное, что это вот тут, в нашей среде существует… Пример Польши в 1956 г. был для нас доказательством».[43]

Откуда же шла информация о восточноевропейских странах народной демократии? Такими источниками были официальная пресса этих государств и личные контакты с гражданами народных демократий. Периодическая печать стран народной демократии стала легально продаваться в СССР с 1954 г. и это было довольно сильным прорывом в информационном плане. Конечно, массовое чтение этой прессы не началось, и она всегда оставалась литературой для интеллектуалов. Наиболее доступными и интересными для активистов Союза патриотов оказались в основном польские журналы и газеты: «Trybuna Ludu», «Po prostu», «Nowe Drogi», «Sztandar Młodych», «Zycie Literackie». Однако в их кругозор попадали французские и итальянские издания («L'Humanité », «L'Unità» и «Nuovi Argomenti»). Для иллюстрации данного утверждения можно привести один факт. Уже после ареста на допросе Н. Обушенков признавался, что в середине июня 1957 года у него «на квартире произошло очередное собрание участников … группы… для ознакомления с речью В. Гомулки, опубликованной в газете “Трибуна люду”»[44]. Переводчиком и комментатором речи главы ПНР был хозяин квартиры. Мысли, высказанные Н. Обушеновым в комментариях, «сводились к тому, что рабочие советы и польский образец социализма пока ещё в Польше успеха не имеет»[45].

Контакты с иностранцами у активистов Союза патриотов имели спорадическую природу. Фактически по чистой случайности членам кружка Краснопевцева-Ренделя удалось установить связь с польскими левыми «ревизионистами». Не смотря на то, что в тот период времени на Историческом факультете МГУ училось довольно много представителей стран народной демократии, не все из них были оппозиционерами, а даже если такие были, то возникали объективные трудности по их поиску и коммуникации с ними. И здесь опять же приходилось полагаться на случай и удачу. Единственный кому в этом плане повезло был В. Меньшиков, который оказался даже более активным, чем тогдашний студент В. Козовой. Однако это не было простым везением, а итогом его кипучей деятельности. Схема установления контакта была очень простой. Старая знакомая В. Меньшикова Л. Новикова, зная о его оппозиционных настроениях и имея смутное представление о его подпольной деятельности, познакомила его со своим мужем Э. Скальским, который был лидером польского землячества в МГУ и был близок к польским левым «ревизионистам». Дальше Э. Скальский уже наладил контакты В. Меньшикова со своими товарищами. Так удалось познакомиться с Э. Лясотой, который в то время был главным редактором «Po prostu» и одним из лидеров левых «ревизионистов». Первая встреча между Э. Лясотой и В. Меньшиковым, а так же рядом студентов, прошла в общежитии на Ленинских горах. В основном она была посвящена прояснению позиций и обмену опытом. «Поляки подробно рассказывали о том, как они агитируют, как выбирают темы, раскрывают их – о повседневной журналистской работе оппозиционной группы»[46].

На апрель 1957 г. планировалась поездка Л. Краснопевцева в составе делегации ЦК ВЛКСМ в Польшу для обмена опытом с руководством Союзом польских студентов. Предполагалось, что Л. Краснопевцев сможет встретиться с Э. Лясотой и укрепить, прежде всего, теоретическое сотрудничество между польскими и советскими левыми диссидентами. Поэтому довольно быстро были написаны «Основные моменты развития русского революционного движения 1861-1905 гг.» («реферат»). Благодаря рекомендациям В. Меньшикова такая встреча произошла. Её итогом стала договорённость об обмене теоретическими работами. Находясь ещё в ПНР, Л. Краснопевцев получил сборник статей, опубликованных в «Po prostu», а уже потом через Э. Скальского было отправлено несколько статей, в том числе и «реферат».

Были и ещё несколько контактов с польскими левыми оппозиционерами. В мае 1957 г. В. Меньшиков с группой студентов участвовал во встрече с журналистской И. Левандовской, которая была организована при посредничестве того же Э. Скальского. Во время VI Всемирного фестиваля молодёжи и студентов произошли последние контакты активистов Союза патриотов с иностранцами. Продолжая восточноевропейское направление Л. Краснопевцев в июле-августе 1957 г. встречался с польскими молодыми активистами. Уже на самом фестивале В. Козовой установил контакт с членом английской делегации Д. Уотсом, которого КГБ считало английским разведчиком[47]. Именно контакты с этим англичанином стали одним из поводов к формированию «Университетского дела», и наказанию членов Союза патриотов и их окружения за политическую активность.

***

Подводя итог, необходимо сказать о нескольких моментах. Во-первых, группа Краснопевцева-Ренделя сформировалась самостоятельно и не имела никаких закулисных руководителей. Показательно, что советские правоохранительные органы изначально работали по схеме «кукла – кукловод» и, продолжая традиции московских процессов, хотели найти истинных заказчиков либо в среде профессуры МГУ, либо заграницей (прежде всего в Польше).  Во-вторых, практически вся деятельность фигурантов «Университетского дела» балансировала на гране дозволенного. Только с листовкой они один раз действительно перешли за грань дозволенного. Это обстоятельство в сочетании с польско-венгерским примером и умеренными социально-политическими требованиями Союза патриотов давала им ощущение легальности своих действий и возможности осуществить свои предложения, не вступая в смертельный бой с системой. В-третьих, Л. Краснопевцев со своими товарищами не были исключением для своего времени. Как в самом МГУ, так и за его пределами середина и вторая половина 1950-х годов были отмечены множеством политических и синдикалистских акций протеста.

Вконтакте

Facebook

Мухаматулин
Тимур
Анварович

Можно ли сказать, что 1930-е годы и сложившийся в этот период политический режим был в какой-либо степени значим для "интеллектуальногруппы Краснопевцева-Ренделя

2012-10-11

Мухаматулин
Тимур
Анварович

Можно ли сказать, что 1930-е годы и сложившийся в этот период политический режим был в какой-либо степени значим для "интеллектуальной траектории" членов группы Краснопевцева-Ренделя? Апеллировали ли они к каким-либо общественным явлениям того времени?

2012-10-11

Гумерова
Мария
Ильдусовна

Всеволод Николаевич, можно ли определить момент, когда сообщество перестает быть кругом друзей, рассуждающих о политике, и становится оппозиционной организацией? Как это произошло в случае с Вашим объектом исследования?

2012-10-19