• Главная 
• Совет молодых ученых ИРИ РАН 
• О школе-конференции
  • Оргкомитет
  • Программы
  • Отчеты
• Информационное письмо
• Заявки 
• Доклады 
• Архив
  • 2012
  • 2013
  • 2015

Андреев Н.Ю. Природа власти византийского василевса и московского царя: было ли прямое заимствование?

Андреев Николай Юрьевич

Воронежский государственный университет, аспирант

Природа власти византийского василевса и московского царя: было ли прямое заимствование?

Весьма распространено мнение, что институт царской власти на Руси была прямым заимствованием из Византии. Насколько это мнение соответствует истине и насколько оно мешает смотреть на нашу историю нашими глазами, а не глазами наших соседей и т.д.? Не является ли более полезным определить, насколько своеобразной наша история, через изучение такого важнейшего правового института, как царская власть? Поиску ответа на эти вопросы и посвящена настоящая работа.

         Представляется, что в первую очередь следует изучить природу императорской власти в Византийской империи. В научной литературе существует как минимум две точки зрения. Сторонники первой отстаивают чисто монархическую природу императорской власти[1], представители второй отстаивают многогранность и сложность последней. В частности, ещё Ю.Кулаковский[2] говорил  о преемственности власти василевсов от принцепсов и доминусов, указывая, между тем, на монархический характер власти византийских правителей. Кулаковский цитировал определение римского юриста Ульпиана, гласившее, что василевсу «народ передает… и переносит на него всю свою власть»[3]. Кроме того, автор указывал на то, что ещё Август принял на себя отнюдь не монархический титул, а требуя смотреть на свой пост как на некую магистратуру, точнее, совокупность магистратур. Однако Кулаковский ссылается на данное основание как на чисто теоретическое, которое его преемниками было если не отвергнуто, то практически забыто[4]. 

 Таким образом с юридической точки зрения принцепсы не были монархами – они были должностными лицами с чрезвычайными полномочиями.  Считается, что доминусы уже были более типичными монархами, что следует хотя бы из названия титула: dominus – «господин» в переводе с латинского. Между тем, в законах, издававшихся римскими доминусами ещё в пятом веке, мы не всегда встречаем слова «dominus» в том понимании, которое ожидалось бы от полноправного монарха: они до сих пор называют себя принцепсами, а если точнее, то первыми среди равных[5] (это высказывание уместно будет сравнить с репликой Василия III “Все холопы»[6]) и господами рабов[7]. Это указание на прямую связь власти доминуса и римских магистратов-принцепсов, с юридической точки зрения. Применяя такую формулировку в своих актах, доминусы признавали, что сохраняют то же юридическое положение, что их предшественники два или три века назад. На основании вышеперечисленного можно говорить о том, что римские императоры (доминусы) признавали скорее демократический (источник власти – римский народ) характер своей власти.

         Но даже о византийских автократорах – самодержцах  -  нельзя будет говорить как о чистых монархах. Тому есть несколько причин.

         Что такое монархия? Это способ правления, при котором власть принадлежит одном лицу – монарху, получающему её по наследству, не несущему ответственности (в юридическом смысле) за принимаемые им решения. Или, вслед за Ильиным, можно сказать так: если глава государства получает свои полномочия наследственно и на всю жизнь, и притом свободен от всякой ответственности за свои деяния, то он имеет титул монарха, а государство является монархией[8]. Однако это классическое определение монархии. Существует несколько её видов: ограниченная и неограниченная (делится в свою очередь на дуалистическую и конституционную), хотя указанным выше признакам они вполне соответствуют.

         Посмотрим, каким признакам соответствует власть византийского автократора.

         Начнём с передачи власти по наследству. И здесь же мы встречаемся с проблемой. Как минимум до конца одиннадцатого века о наследственности (династийности) в Византии можно говорить крайне условно. С 383 по 717 гг. н.э. двадцать восемь человек носили титул (назовём его условно, в силу разнобоя в терминологии) императора, а позже ещё и василевса, из которых только шесть не заняли престол в порядке избрания[9].Иоанн Лид определяет василевса как избранного в первые  своими подданными, и употребляет для его обозначения термин «принцепс» [10].

Что касается передачи престола по наследству, то нормативно-правового акта либо иного схожего документа, упорядочивающего его передачу, не сохранилось и, скорее всего, никогда не существовало, так как институт этот изначально имел природу выборного[11]. Правового обычая по передаче власти по наследству также не существовало: так, например, существовала полная неразбериха при передаче власти от Ираклия его сыновьям[12]. Нам кажется необходимым отметить, что неразбериха состояла именно в том, что касалось того, какому именно из детей передать престол.

Между тем, о выборах василевсов до нас дошёл огромный пласт информации, и мы можем сказать, что порядок этот различался лишь в деталях, участие же определённых групп населения в них оставалось неизменным.

         Ещё латинские юристы сформулировали доктрину передачи власти народа принцепсу, а позже, соответственно, василевсу: законодательная власть римских граждан переносилась на  правителя. Например, в III в. принцепс избирался народом, сенатом и войском. То же мы имеем и, к примеру, в XI в. Даже такой известный «диктатор», как Юстиниан, был избран  народом. Пусть данное действие (возможно) и являлось формальностью, однако это говорит о том, что избрание – обязательный порядок, которого занимающие престол лица практически не могли избежать. Позднее византийцы, отдавая должное доктрине римских юристов, начинают обосновывать перенос власти Бога на василевса, причём суверенитет переносился не на всю семью василевса, а только на него самого на период правления[13].

         Постепенно в избрании василевса начала заметную роль играть церковь. Так, императору Анастасию пришлось написать исповедание веры, дабы подтвердить приверженность православию – в ином случае патриарх отказывался признать его императором. Это говорит о том, что без участия церкви нельзя было соблюсти процедуру объявления василевсом.

         Таким образом, сложилась следующая группа субъектов, участвовавших в выборах василевсов, к XI в. окончательно оформившаяся:  сенат-синклит (но чаще отборнейшие сенаторы), народ (находившийся в столице), синод, императорская стража. Однако на практике вовлечение указанных групп в «избирательный» процесс варьировалось[14], между тем как нормальным считалось (во всяком случае, применительно к IV-VII вв.) участие сената, армии и народа[15].   

         Постепенно пробивает себе дорогу и идея династийности. Ещё Константин Великий пытался заложить основу прочной династии[16], практически удалось это династиям Василия Македонянина и Алексея Комнина, но окончательное торжество династийности следует отнести к эпохе Палеологов. Однако и в тот период отсутствовал порядок престолонаследия, или, во всяком случае, он постоянно нарушался: можно привести примеры Андроника II Палеолога и Михаила IX Палеолога, или пример из истории гражданских войн во время “регентства» Иоанна Кантакузина. Всё это говорит о том, что даже в поздней Византии не была совершенно упорядочена передача власти, так как окончательно не была преодолена древняя традиция «демократических» выборов императора. Причём сами византийцы считали это вполне нормальным. В Житии Константина Философа мы можем найти следующие строки: «…Какой у вас злой обычай, что ставите вместо одного цесаря иного, из другого рода. Мы же берём из одного рода». Это реплика хазар. А таков ответ Константина: «И Бог вместо Саула, что не делал ничего угодного Богу, избрал Давида, угождающего Ему, и род его».[17] Позже такой порядок будет использован при «оправдании» порядка восшествия на престол Бориса Годунова (см. ниже). Уже упоминавшийся в настоящей работе Иван Александрович Ильин пишет, что в Византии монархия теоретически и практически считалась выборной, а не наследственной, и право на престол имел каждый свободный человек[18] (и не только имел, но и реализовывал это право). 

         Второй момент – отсутствие ответственности василевса за принимаемые решения. Этот вопрос намного сложнее. Статистика говорит сама за себя: с 323 по 1453 гг. из 88 государей, занимавших трон Византии, 37 умерли собственной смертью, 8 погибли на войне или стали жертвами случая, остальные отреклись, что касается заговоров – то их только с 865 по 1185 гг.  около 140[19] (причём известных по дошедшим упоминаниям – а сколько осталось неизвестными?). Между тем, к тринадцатому веку уже практически значительную роль стала играть теория, что «царя можно искать, пока его ещё нет, но нельзя сменить уже поставленного»[20], которой, например, придерживался Никита Хониат.

         В самом законодательстве вопрос об ответственности монарха и обязанности его соблюдать законы решался неоднозначно. Можно представить эту историю как  борьбу между обязанностью василевса подчиняться законам и правом василевса менять существующие законы. Вторая тенденция в итоге возобладала.

         Что же касается «права на революцию», то оно было решено весьма своеобразно. С одной стороны, покушение на жизнь василевса являлось тягчайшим преступлением, с другой стороны – венчание на царство очищало от грехов новоявленного императора. В общем-то, заговорщик имел только один шанс на выживание - стать василевсом, и это прекрасно понимали и нынешние, и потенциальные владыки Византии.

         Отношение к роли василевса также отличалось своеобразием. Так, Иоанн Зонара ставил в вину Алексею Комнину то, что последний видел себя не управляющим государством, а на свои функции смотрел не как на общественные или государственные[21]. Наоборот: Комнин видел себя господином поместья – всей Византии.  

         На основании вышеизложенного, нельзя говорить о природе императорской власти в Византийской империи как о чисто монархической. Она представляет, скорее, некий сплав республики и монархии, соотношение которых в разные времена изменялось, однако  ни монархическое начало не вытеснило окончательно республиканское, ни наоборот. По мнению автора, власть византийского василевса юридически являлась демократической, практически приближалась к монархической, но так и не «приблизилась»[22].

         Воспользовавшись уже использованной структурой, исследуем природу власти московских царей, начиная с Ивана III(правил с 1462 года) и заканчивая началом правления Петра I (1682 г.). Такой выбор объясняется несколькими причинами: во-первых, за это время Московское государство знало и упрочение власти государя, и Смуту, и восстановление государственности. На таком отрезке времени легче будет показать все особенности природы власти московских властителей.

         Итак, первое – это восшествие на престол. Было ли оно наследственным или выборным? В отношении Ивана III, Ивана Грозного и Фёдора Ивановича мы можем сказать, что власть они получали по наследству, причём при восшествии на престол Ивана III особо велика была роль бояр,  ратовавших за соблюдение наследования по прямой линии[23].  Даже в отношении воцарения Бориса Годунова бояре старались следовать наследственному принципу: жена последнего Рюриковича, Фёдора Иоанновича, сестра Годунова, благословила последнего на царство и просила принять бремя власти[24].

Природа власти московского царя объяснялась её связью с Божественной властью, «естеством подобен всякому человеку цесарь, властью же Богу»[25]. Это можно уже считать прямым заимствованием из византийской мысли того времени (см. выше). Более полно (хотя и в различных произведениях) эта теория была сформулирована на Руси Иосифом Волоцким: московские государи поставляются от Бога самодержцами и государями всея Руси, что Бог избрал их на земле вместо себя и посадил на свой престол, даровал им милость и живот, вручим и меч вышней Божьей десницы[26].  Быть может, наиболее ярко идея наследственности и династийности представлена в трудах Ивана Грозного: тот не считал настоящими государями тех, кто не имел преемственности с императором Константином Великим[27].

         При этом следует заметить, что Иван III всё-таки последовал одной из традиций византийских правителей – а именно назначению соправителей. В 1498 году великий князь короновал внука, Дмитрия, в качестве соправителя[28]. Как верно заметил Чернявский, это копия соответствующего византийского обряда[29]. Однако в дальнейшем он не применялся, насколько нам известно. Следует ли его считать влиянием жены великого князя, Софьи Палеолог, представительницы и хранительницы ромейских традиций? По-видимому, да.

         От Ивана III до Фёдора Ивановича преемственность московских государей прослеживалась легко. Однако сын Ивана Грозного умер бездетным. Встал вопрос о том, как же быть государству. Андрей Сапега передаёт, что царь Фёдор указал на возможного наследника, однако только если его изберут (очень важная формулировка) единодушно. Годунову пришлось долго агитировать за избрание себя царём, несмотря на то, что даже в Англии его называли «лордом-протектором» Московии[30].

         И Годунову приходится прибегнуть к обоснованию своих прав на престол византийскими порядками. В его грамоте на царство были изложены все случаи занятия василевсами престола не в порядке наследования, особенно с указаниями на отсутствие принадлежности к царскому роду, но с особым отношением синклита к таким кандидатам, и на тех, кто возведён «всем народом» на царство[31]. В итоге, был созван собор, который после долгих проволочек всё-таки избрал Бориса Годунова на царство[32]. После смерти Бориса трон перейдёт к его сыну, Фёдору, которого народ не будем почитать за царя, и перейдёт на сторону Лжедмитрия, почитавшегося за наследника Ивана Грозного. Здесь идея выборности терпит поражение, а идея династийности доказывает свою жизненность в умах русского народа.

         Далее – пример Шуйского. Он возводится на престол боярами – «синклитом» Московского государства, но оповещает народ о своём восшествии на престол великим государем, царём и великим князем вся Руси «щедротами и человеколюбием Бога и за молением всего освященного собора, по челобитью и прошению всего православного христианства…»[33]. Несколько позже он даёт клятву с обещаниями-программой, в которой указаны ограничения царской власти и политика, которую Шуйский будет проводить. Соловьёв указывает на то, что прежде на Руси никогда такого не было[34] – однако византийские василевсы приносили подобную клятву, тексты которых, однако, не сохранились. О чём это говорит? Что один из наиболее интересных элементов власти василевса – клятва василевса – была заимствована только одним царём. Процедура избрания так же практически идентична (во всяком случае, формально Шуйский возведён народом и церковью). Снова - единовременное заимствование, так как ничего не говорит о том, что оно соответствует традиции. Наоборот, для византийских василевсов такое восшествие на престол – традиция, обычный порядок, или даже правовой обычай.

         Наконец, последний избранный царь – Михаил Романов. Участники Земского Собора подали сходные письменные мнения – основанные на том, что Михаил Романов ближе всего по степени родства к династии Рюриковичей[35]. Ещё один интересный штрих к «выборности» царя прибавляет ходивший в то время памфлет: автору было видение Господа с известием, что если народ выберет царя, то не будет в стране порядка, а если положатся на божью волю – Смута окончится[36]. Как заметил В.О. Ключевский, само по себе избрание на царство не считалось достаточным обоснованием власти государя[37], тогда как в Византии это было как минимум так же распространено, как и занятие престола в порядке наследования (хотя и приходилось подкреплять это наследование соблюдением процедур выборов народом). Наконец, участники Собора пытались отмежеваться от решения, переложить всю ответственность за избрание на…божью волю, на себя примеряя роль только лишь выразителей этой воли.

         Далее, от Михаила и до Петра, престол занимался в порядке наследования, даже без формального участия «выборщиков».

         Таким образом, можно говорить, что для допетровской Руси обычным порядком обретения власти было наследование. Интересно, что к порядкам, принятым в Византии, прибегали во время Смуты (вызванной в том числе пресечением царской династии), то есть «республика» приветствовалась только в исключительных случаях.

         Следует разобраться с вопросом об ответственности царя. Взгляд на это сформулировал Иван Грозный. Царь будет держать ответ только перед Богом, однако не только за свои проступки, но и за грехи подданных, а власть его не может быть никем, кроме Бога, ограничена[38]. Иное пришлось признать Василию Шуйскому: он значительно ограничил свою власть в клятве-программе. Вопрос только, какую ответственность он должен был нести за нарушение своих обещаний? К сожалению, нам не удалось найти ответа на этот весьма интересный вопрос.

         Наконец, этот элемент не выделен Ильиным, однако он весьма важен – это идея, которой должен руководствоваться правитель. Византийский василевс должен был обеспечивать таксис – порядок, и противостоять стазису, революциям, волнениям, изменениям, смутам. Идею московских царей можно сформулировать фразой Царской книги «чтоб была в земле правда»[39]. Эта идея требует от правителя подвигов во имя, а от народа, чтобы он, не жалея живота, головы свои слагал за веру православную, за царя и отечество до последней капли крови[40]. Идеи эти несколько отличаются по смыслу: таксис не требует обязательного принесения жертв, а просто сохранения существующего порядка вещей, идея правды требует подвигов и активных дел. Даже в этом вопросе природы власти василевсов и московских царей отличаются.

         Не менее важен также и субъективный момент: восприятие московскими царями себя как преемников византийских василевсов. Подробно этот вопрос рассмотрел В.И. Савва в своём труде «Московские цари и византийские василевсы». Вывод, к которому он вполне обоснованно приходит: московские цари не воспринимали себя как наследников власти византийских василевсов[41]. Так, царь Иван Третий, несмотря на женитьбу на Софье Палеолог, не считал себя наследником Византии. Иоанн Грозный, получая согласие восточных патриархов на царский венец и именование себя царем, не упомянул о преемстве свей власти от византийских василевсов. В качестве обоснования Иоанн Грозный ссылался в том числе на родство свое с римским императором Августом, на передачу царский регалий Константином Мономахом его предку, рассказ о которых был включен в чин венчания Грозного[1].

         Подведём итоги.

         Во-первых, природа императорской власти в Византийской империи не является чисто монархической, как минимум, она имеет республиканское «ядро» - сохранявшийся на протяжении практически всего существования Византии выборный порядок замещения престола, пускай зачастую сводившийся к соблюдению внешних формальностей. 

Власть русских царей – чисто монархическая, за исключением краткого периода Смуты, когда действительно мы видим заимствование институтов и даже формулировок из византийской практики.

Во-вторых, можно говорить о заимствовании определённых титулов (скажем, автократор – самодержец), но не правовых норм. Это яснее всего видится на примере ответственности правителя. Если, скажем, Исагога говорит, что закон выше василевса, что закон и является истинным василевсом[42], то русский царь выше земных законов, так как несёт ответ только перед Богом, и против него не может быть поднято восстание.

В-третьих, отличаются сами идеи, которым должны следовать правители. Василевс – это хранитель таксиса-порядка, тогда как царь – борец за правду.

Всё это говорит в основном о том, что тезис о заимствовании Русью института царской власти из Византии не соответствует действительности. Можно говорить только о заимствовании определённых элементов, не являющихся основными, так сказать, системообразующими, главными. А это уже приводит нас к мысли о том, что царская власть на Руси – явление особенное, если можно так выразиться, оригинальное, требующее изучения не с позиций заимствования всего института из какого-либо зарубежного государства, но естественно сложившееся под влиянием жизненных обстоятельств и длительного исторического развития.

Вконтакте

Facebook